Барбара Морриган - Сердце, что растопит океан [litres]

Вато смотрит на меня безумными глазами. Он садится на корточки и стягивает коричневую рукавицу, чтобы коснуться воды. Он отдёргивает пальцы, почувствовав касание кусачего холода, но окунает их вновь в воду, не веря своим глазам. Я приседаю рядом и осторожно касаюсь поверхности воды, заставив беспокойные круги поползти по ней. Этого не может быть. Тридцать лет жители Коа’Коа боролись с неумолимыми льдами. Если и удавалось заставить их поддаться под натиском ледоруба, трещина быстро замерзала вновь. За все эти годы нам удалось сделать три лунки, которые не затянулись льдом и позволили нам добывать рыбу. Но здесь огромный кусок льдины просто исчез! А образовавшаяся трещина разрастается на глазах, захватывая всё новые и новые области белой поверхности океана.

Вато шевелит пальцами, уже привыкшими к холоду, и неожиданно брызгает водой мне в лицо. Я выбираю для него лучшее бранное слово из моего запаса и отплачиваю тем же. Вато морщится, а затем искренне смеётся. Этот смех такой неподдельный и редкий для последних дней, что я не могу не рассмеяться в ответ. Мы устраиваем небольшую войну, уворачиваясь от ледяных брызг, заставляющих кожу на щеках покрываться обжигающим румянцем. Отражая очередную атаку, я теряю равновесие и ухожу в воду почти по локти. Меховая окантовка рукава тут же насквозь промокает, и я сотню раз жалею, что ввязался в эту игру. Я нащупываю песчаное дно, чтобы выбраться, но неожиданно меня будто пронзает разряд молнии. Я нахожу что-то под водой. Торопливо обследовав предмет замёрзшими пальцами, я чувствую, как бледнею. Кажется, проходит вечность прежде, чем я извлекаю находку на свет.

– Холодно, наверное? – замечает с победоносной ухмылкой Вато. Но быстро замечает, как я переменился в лице. – Что там у тебя?

Разогнув онемевшие пальцы, я показываю ему то, что нашёл. В моей ладони лежит круглый кулон. Плотная нить, продетая в гнутое металлическое ушко, слегка потрепалась, но жёлтый цветок, застывший в смоле, сохранился безупречно. Каким я его помню. Я трижды обжёг пальцы в попытках разобраться, как правильно нагревать раствор, как подобрать материал для формы и как не просчитаться с температурой, сохранив, возможно, последний цветок в мире, найденный в сундуке у бабушки.

– Что это? – непонимающе спрашивает Вато.

Я нервно сглатываю и молчу. Я знаю, что должен сказать, но слова застревают в горле тугим комом.

– Я подарил это Ину, перед тем как… она исчезла.

Песня шаманки всегда звучит пронзительнее прочих. Глубокие горловые звуки переплетаются с тягучими нотами, заставляя сердце рваться на тысячи осколков. Как будто нам недостаточно быть здесь и сейчас и нужно приумножить боль, полностью отдавшись ей.

Я стою в первом ряду. Члены её семьи иногда искоса поглядывают на меня, но мне наплевать. Я хочу попрощаться так, как подобает.

Вся деревня собралась сегодня здесь, чтобы проводить в последний путь Ину из рода Белой Чайки. С того дня, как мы нашли её кулон, прошла почти неделя. Столько времени понадобилось родителям, чтобы перестать ждать чуда. Столько потребовалось Вато, чтобы перестать стирать до крови ноги в бессмысленных походах на другой конец острова, крича в надежде, что она услышит зов и откликнется. Столько потребовалось мне, чтобы признаться себе в том, что всё это происходит на самом деле.

Небольшое каменное надгробие стояло возле могилы Хины из рода Белой Чайки, покинувшей этот мир двенадцать лет назад. Никто не думал, что в ближайшие годы на семейном кладбище прибавится надгробий. Но у судьбы свои планы. Так странно видеть, как вся деревня столпилась возле какого-то камня. Обычно мы собираемся, чтобы помочь с погребением, но что делать, если погребать нечего? Смириться и подавлять в себе желание пнуть этот жалкий камень и закричать, что всё это неправда?

Мать Ину опускается на колени и произносит прощальные слова, оставив горсть черники у надгробия. То же делает и её отец, добавив несколько листьев мяты. Ину любила чернику и мятный чай – хороший получился прощальный подарок. Вскоре родители уступают место брату, после – друзьям и знакомым. Те осторожно обходят меня и наклоняются над могилой, оставляя отпечаток ладони на снегу. Я стою как вкопанный, не в силах пошевелиться. И зачем только занял место в первом ряду, если дожидаюсь, пока все смогут проститься? И только потом решаюсь сделать шаг. Я опускаюсь на снег, чувствуя, как холодеют колени. Долго смотрю на белое полотно, изборождённое отпечатками ладоней разных размеров. Ину была моим другом. Таким же, как и любой житель Коа’Коа. Я всегда был рад увидеть её, поболтать утром по пути на ярмарку, подшутить над её братом, заставив её прятать лицо в ладони, чтобы не показать ему, что ей тоже смешно. Я всегда чувствовал приятное тепло, разливающееся в моей груди, когда видел, как она краснеет и отводит взгляд при виде меня. Я тихо посмеивался над её застенчивостью, но и сам порой чувствовал себя последним болваном, ощущая, как моё сердце бьётся чуть быстрее рядом с ней. Я тысячу раз мог сказать ей об этом. Но не успел этого сделать.