Татьяна Богатырева - Чувство ежа

Почти тут же поднялась рука, как на уроке.

Ариец. И выражение на морде – чистая Жанна Д`Арк перед сожжением на костре.

– Можно я?

Дону захотелось протереть глаза. Штандартенфюрер – Оливией, добровольно?! С ума сошел. Поц и Димоно-Колян тоже не поняли юмора: их верный соратник вызвался надеть юбку?! Такого не бывает. А раз не поняли и не поверили – заржали. Негромко, сегодня они вообще были тихие, как гадюки под колодой, и не менее гадюк приятные взгляду. А Ариец, вместо того чтобы воспользоваться возможностью для отступления и заржать вместе со своим фюрером, шагнул вперед и просительно поглядел на Фильку.

– Конечно, Эрик! – Филька просияла и протянула экземпляр текста. – Пока мы занимаемся четвертой сценой, прочитай пьесу.

Атмосфера в зале похолодела еще на пяток градусов, запахло вьюгой и Валгаллой. Рожа Поца перекосилась окончательно.

И словно его кривым отражением заледенел Ромка.

– Эрик отлично сыграет Валентина. А Оливию возьму я.

Все дружно уставились на него. На лице Арийца отчетливо прочиталось облегчение, на роже Поца – растерянность. Одна Филька посуровела.

– Нет. Рома, ты режиссер. Тебе нельзя отвлекаться на главную роль.

– Я справлюсь, Фелициата Казимировна! – в голосе Ромки послышались просительные нотки. – Роль не помешает режиссуре, к тому же Эрик… – Он смерил Арийца взглядом, явно намекая, что из него Оливия – что из коровы балерина. – Эрик слишком высокий.

Филька покачала головой, отметая все возражения.

– Рост не имеет значения, Рома. Итак, Эрик будет играть Оливию…

Ромка погас, даже плечи опустил и стал совсем не похож на Великого Режиссера. Странно. Далась ему эта Оливия! Весной, когда распределяли роли, вообще хотел Виолу-Цезарио взять, но тогда решили ее отдать Ахмету, а Оливию – Волку. Оба пролетели с экзаменами летом, а осенью роли и не обсуждали.

Филька трижды хлопнула в ладоши и велела продолжать репетицию. Снова – Цезарио, Орсино, придворные.

С придворными проблем не оказалось. Особенно с Валентином. Ромка на этот раз выдал не только ревность, но и старательно скрытую вражду. Такой получился Валентин – прям сахарный пончик с повидлом. Из волчьей ягоды. Дона аж передернуло, и подумалось – вот талантище, так вжиться в роль! Редкостной души сволочь вышла!

Цезарио на провокацию не поддался, отшутился…

И тут проблема случилась у герцога.

Даже не проблема, а помешательство. Позабыв про Ромку, про Поца и про все на свете, он говорил положенные Орсино реплики, но изображать ненормального ему уже не пришлось – ни к чему изображать то, что и так есть.

Такое помешательство с Доном случалось иногда в приступе вдохновения, когда он видел… ну да, именно видел. Совершенно не то, что все остальные, но точно знал, что видит правильно. Вот и сейчас – он видел. А все остальные – ослепли и оглохли, а может, отупели, потому что не видели того, что не увидеть невозможно! Взять хоть улыбку Цезарио, когда он улыбался Валентину: на его щеках появлялись ямочки, и сами щеки были гладкими и нежными. А ведь они все уже бреются, большинство не первый год. А Цезарио… то есть Киллер, сегодня с утра не брился, некогда им было, а никакой щетины, совершенно же! У Дона – есть, колется. И Маринка на него, небритого, фыркает и не хочет целоваться, а Виола бы захотела? Ей нравится?.. Черт, не ей, ему же! Цезарио, Киллер, Леон…

– Видал ли кто Цезарио?

Да какая разница, все равно – Виола! Когда она подбегала к своему герцогу – так легко, как будто летела над травой… то есть сценой… ну не двигаются так парни, почему этого никто не видит? И где были его, герцога, глаза? Он ведь тоже верил, что это Цезарио, а вовсе не Виола! Может, сбивал с толку берет? А теперь этот берет опять сбивает с мыслей, путает, зараза, потому что надо думать об Оливии, герцогу положено об Оливии! Так же как Дону – о Маринке и о Поце. А думается, что берет – точно в цвет Виолиных глаз. И эти локоны из-под него… и зачем их связывать в хвост? Совершенно лишнее.

– Здесь, государь, к услугам вашим.

Когда Цезарио склонился, сняв берет, Дон стащил шнурок с его волос. А Цезарио тряхнул головой, чтоб волосы рассыпались, и посмотрел на него – лукавыми, плутовскими глазами, и снова совершенно по-девичьи улыбнулся.

Да. Так лучше. Волосы как горячий шоколад, даже шоколаду захотелось. Но не делиться же?

– Вы подождите в стороне, – отмахнулся от всех лишних на сцене, все равно они не видят и не понимают, но посмотрел при этом на Поца и двух медведей. Так посмотрел, чтобы они точно поняли: это – мое. Моя девушка. Тронете, хоть глянете косо, убью.