О’Санчес - Я Кирпич

– Какую еще одежду???

Но у Маши, оказывается, все было продумано! Она не собиралась ходить по европейским площадям и весям в «ночной рубашке глупого канареечного цвета» на босу ногу! И мои холщовые штаны с одним карманом тоже ее почему-то не устраивали… Женщины – удивительный народ!

Соответственно, хотя обратный путь в Европу был длиннее, увидели мы гораздо меньше, лишь эпизодически отвлекаясь на огни ночных городов, или на бесчинствующий по побережью шторм, или на океанский лайнер!.. Я выдал Маше с полпуда свежих глянцев – журналов мод, и она подбирала по ним одежду, себе и мне. Я был кроток и тих, кивал в нужных местах, одобрял, вставлял критические замечания, но в итоге оделся на свой лад, точно так же, как и прошлой весной: простые «пятьсот первые» ливайсы, тимберлэнды на протекторах, брезентовая куртка с капюшоном, рубашка клетчатая. Ну и носки, трусы, понятное дело… Кстати сказать, и Маша только на словах грозилась закутаться в сто одежек от разных кутюрье, а оделась почти под стать мне, довольно просто: легкое зеленое пальто, черные джинсы в облипку, черные сапожки, темно-вишневая сорочка… Темные очки!

– А где твои эти… с красными подошвами?

– Ой! А я их в домике забыла!..

– А голову ты не забыла? И где твоя шляпка???

– А я без шляпки!

– Годится. Тогда, чур, с меня отсутствие засухи и цунами.

Первое десантирование мы произвели в Лондоне, где только-только забрезжило утро, посреди Гайд-парка, под мелким моросящим дождем, но пробыли там недолго, минут пятнадцать, потому что Маше не терпелось в Рим, к Колизею! Однако и за это краткое прикосновение к английской действительности мы с Машей успели расшвырять по пустынному парку примерно с полмиллиона рублей российскими купюрами. Маша предположила, что мы обязательно облагодетельствуем кого-нибудь своей щедростью, я же был уверен, что лишь зададим дополнительной работы местным дворникам. Проверять не стали: Колизей – значит, Колизей! Банзай, право руля! На юг! И в Риме тоже было еще утро, но мы поленились дожидаться присутственного туристического времени, прошли в музей под открытым небом без очереди и без билетов, невидимые. Я сумел убедить Машу, что угрызения совести мы нейтрализуем позже, обильными подаяниями и благотворительными взносами, и она согласилась. Если говорить о Риме, то Маше больше всего понравились Ватикан и фонтан Треви, а мне… А мне больше всего нравилась Маша, и то, что она рядом.

Позавтракали мы во Флоренции, в трактире с незапоминающимся названием, на берегу местной реки, но в галерею Уфицци уже не пошли, потому что Маша, вся в нетерпении, стала тыкать меня в бок твердыми пальчиками и умоляюще шептать:

– В Париж! Динечка, скорее помчались в Париж! Мор и Букач меня стопудово поддерживают! Да, зайчики?

А «зайчикам» было чихать на все достопримечательности Европы и Азии, они и так были всем довольны, болтаясь неотлучно подле меня. Флоренция мне пришлась по душе, и я бы не возражал побродить там еще, но если Париж – значит, Париж, с нашим удовольствием!..

Мы сидели на ступеньках у подножия церкви Сакрё-Кёр, на Монмартре, и Маша вдруг расплакалась у меня на плече.

– Нет, нет, Динечка, наоборот! Все очень хорошо, не волнуйся. А просто я никогда не думала, что счастье может быть таким… таким долгим и беспрерывным!

Я ее утешал как мог, мороженым и поцелуями, понимая всем сердцем и усталость ее, и радость, и смятение…

Решено было заночевать в тайге, там как раз дело к полуночи движется, а потом еще куда-нибудь… куда глаза глядят. Сказано – сделано, прыг на ковер – и полетели!

Но по пути припарковались в родном Питере: Маше очень уж захотелось сводить меня в какую-то кофейню «колобковую»! И понятное дело: где мы с Машей, там и дополнительные сложности жизни с приключениями. В тесном вестибюле станции метро «Чернышевская» мы повстречали внушительную ватагу слепых детей, человек двадцать, с сопровождающими, конечно. Они смирно стояли и кого-то там ожидали, держа друг друга за руки. Люди, от рождения слепые, как правило, не могут и не умеют корректировать свою мимику согласно так называемой норме, поэтому выражение лица у любого из них выглядит не вполне естественным, и эта неестественность у каждого своя. А когда таких людей много собрано в одном месте – это выглядит нешуточным уродством.

– Нет, Диня, ты не прав! Отдавая должное твоей наблюдательности… Нельзя называть это уродством, нельзя, бесчеловечно! Диня… А ты можешь… помочь им?