Галина Липатова - Паладинские байки

– Правильно, – кивнул Джудо. – Именно так. Ну, маэстро, удачи вам в вашем деле.

Марио работа захватила настолько, что он и есть, и пить бы перестал, если бы не приставленный к нему слуга, который, впечатлившись одержимостью маэстро, таскал ему с дворцовой кухни завтраки, обеды и ужины, и даже время от времени напоминал, что пора бы принять ванну и отдохнуть, да и переодеться бы не мешало, а то эти кафтан и штаны уже краской перепачканы до полной негодности. Марио ел и пил, даже не глядя, что ему принесли, покорно шел в купальню, где слуга чуть ли не насильно усаживал его в ванну, потом шел в кровать, где проводил от силы два-три часа, вскакивал, напяливал, опять же, не глядя, принесенную слугой одежду, хватал кисти и снова принимался за работу. Даже не заметил, как однажды в эту импровизированную студию зашли король и паладин Манзони, молча понаблюдали за ним и вышли.

За дверьми король сказал:

– Не понимаю, почему Высший совет академии так долго не давал ему звание маэстро.

Джудо пожал плечами:

– Он отмечен Мастером, это вполне очевидно любому посвященному. Но дело ведь не в этом, а в том, что он не по академическим правилам рисует. Потому, наверное, и не давали.

Король усмехнулся:

– Подозреваю, после открытия обновленной Галереи Славы у Марио не будет отбоя от заказчиков, и глядя на него, другие молодые художники тоже начнут писать вполне реалистичные портреты. Академические правила академическими правилами, а желание клиента – закон…

Король оказался прав. На открытии Галереи больше всего зрителей толпилось именно у портретов старших паладинов… и возле портрета принца-бастарда Сильвио. Именитые академики из Высшего академического совета и Совета Мастеров, глядя на этот портрет, брезгливо поджимали губы, плевались или даже открыто высказывали возмущение – как это так, этот Марио Рафаэль посмел изобразить великого героя таким негероическим красноносым толстячком, на котором паладинский мундир выглядит крайне нелепо… Но вот как раз те, кто помнил самого Сильвио, их мнения не разделяли совершенно. К примеру, князь Салабрийский аж за сердце схватился:

– О боги, как живой! Так и кажется, что вот прямо сейчас яростью полыхнет! Эх, до сих пор страшно, помню, как он явился во дворец прямо на заседание Верхней палаты… Старого Салину схватил и в окошко выкинул, прямо через всю залу, а старого Понтевеккьо одним взглядом испепелил, тот и пискнуть не успел… сам Дельпонте только потому уцелел, что сразу в потайной ход нырнул… Тогда-то я и понял, что с Дельпонте дела не будет, еле сбежать успел…

Этакое признание от живого очевидца событий дорогого стоило, и академики заткнулись.

На следующий день Марио получил патент, подтверждающий его звание маэстро, а еще через несколько дней к нему повалили желающие заказать портрет «в обыкновенном виде», и причем весьма уважаемые и знатные люди. Марио понял, что теперь он может наплевать на мнение всего Высшего академического совета, даже если они все скопом будут изо дня в день твердить, что он бездарь.

А молодые художники, как и предсказывал король, увидев такое дело, тут же стали предлагать заказчикам писать портреты «в обыкновенном виде», и без заказов не остались. Даже маэстро Моденьи взялся переделать для герцога Дельпонте его портрет, который он же в прошлом году и написал в академической манере. Герцог потребовал убрать сельдереевый венок и заменить парящих над ним фейри с лентой с девизом на обычный пейзаж, а изображенных по бокам аллегорию Доблести и аллегорию Мудрости сделать менее дурацкими. Так старший паладин Манзони оказался отмщен: ленточку ему на этой картине заменили на нормальный таллианский доспех, а сельдерей – на шлем с гребнем.