Вот перила лестницы, которые хранят тепло ее рук… Никогда больше она не притронется к ним. Вот розовое шелковое платье; как она радовалась, когда ты принес его в коробке, вертелась на носках, и юбка развевалась, обнажая крепкие ноги… Никогда больше она не наденет его. Вот ее любимые книги, которые она читала по несколько раз, притихнув и сосредоточенно сдвинув брови… Никогда больше она не возьмет их. Вот ее комната, большая и светлая, которую она заполняла собой: музыкой, пением, восторженной сбивчивой речью, хохотом, падением керамических фигурок, беспорядком на полу, тетрадками с затейливыми арабесками на полях, где ножницы для ногтей валялись вперемешку с подводкой для век и мозольным пластырем… Комната, в которой обитало, сновало юное суматошное существо, опустела. Чистая, убранная, все вещи стоят на своих местах и не шелохнутся, не сдвинутся. Никогда. В это невозможно поверить.
Словно она уехала. К подруге. В другой город. В другую страну. Она и не думала умирать — она просто уехала. Пройдет день, другой… месяц, два… год… и она вернется свежая, красивая, а с нею в дом ворвется музыка и задор жизни, весны, радости. И зазвучит ее чистый, певучий голос с капризными нотками: «Привет, па!» Никогда больше ты не увидишь, не услышишь ее. Кассеты, фотографии, забытая пудреница на столике; ты часто ругал ее за то, что она разбрасывает вещи, а теперь она раздробилась, ушла в воспоминания, в горечь, в печаль, в сон. Здесь ее голос, здесь ее образ, а самой ее как человека, как личности нет и никогда не будет. Она уехала в Страну Без Возврата. Ты сам проводил ее в последний путь. Все, что осталось здесь, ей никогда не понадобится, все, что вы отложили, — никогда не осуществится, все, о чем мечтали, — никогда не исполнится. НИКОГДА — Атропос обрезает нить, НИКОГДА — это слово-пропуск в вечность, оно лишено малейшей толики надежды, оно начертано на воротах Ада.
Разгорается смерти голодное пламя —
Этот огненный зев насыщается нами.
Это наше грядущее. Нет исключений.
Впереди — ничего, кроме смертных мучений.
Назови государство — их было немало, —
что не гибло, не рушилось, прахом не стало.
Кто из мертвых воскрес, кто сподобился чуда?
Где загробная жизнь? Кто вернулся оттуда?
Никого. Только голос из бездны зовет:
«Для последней кочевки седлайте верблюда!»
А слова утешения смолкают, а разум отказывается принимать происходящее. Оно глупо, нелепо, неестественно.
«Может быть, вы распорядитесь убрать комнату? Игрушки можно отдать в благотворительный фонд».
«Оставьте все как есть».
Она вернется, она вернется, возьмет свою любимую розовую пантеру без уха, и они вместе будут читать «Ветер в ивах». Розовая пантера и большая девочка… или маленькая женщина. Дети вырастают, их мир раздвигается, и они уходят, но ты всегда знаешь, что они есть, они грустят, веселятся, работают, а иногда входят со стуком каблучков: «Привет, па!»
Гулкая тишина в доме.
Ни звука, послышалось.
Это голос из памяти.
Она взрослела, менялась с каждым днем, жадно впитывала новое и забывала прошлое: младенчество, детство.
Но я помню — беспомощное гибкое существо с лысой головой и черными агатами глаз, первые неловкие шаги, странное лопотание, обвал вопросов, корявые расползающиеся буквы, уроки чистописания и ночные лихорадки, разбросанные в жару ручки и прохладная влажность компресса.
Она живет во мне. Каждый день, каждый час. Она живет со мной. Она просто уехала в далекую страну. Страну Без Возврата. Мы встретимся с ней, когда я сяду на тот же поезд, в ту же сторону. Там, где-то, она ждет меня. Мы разлучены не навсегда. Просто сейчас у нас разные пути. Пути живых и мертвых не пересекаются.
У живых отмечают день рождения, у мертвых — день смерти. Это их рождение в ином мире.
«И воссядут одесную Христа…»
Остается ждать и уповать, так как нет у людей силы, способной противостоять смерти. Ее закон непреложен — его даже боги не могут нарушить. Путь из Страны Без Возврата закрыт.
Кто поднимет из тьмы
обитателей тесных могил,
самых близких, погибших
в расцвете здоровья и сил?
Разве я их узнаю при встрече,
восставших из праха,
если б чудом неслыханным
кто-нибудь их воскресил?..
* * *
По воскресеньям Людвик Фальта питался в университетской столовой — у прислуги был выходной. Он и сам неплохо готовил по настроению, но в это воскресное утро не хотел отвлекаться.
Читать дальше