Саймон Грин - Пути, которые не избираем

Я проследовал вперед и попробовал медную ручку двери. Она легко повернулась в моей руке, и дверь распахнулась. Это был хороший знак. Если Старец Отец Время не хотел говорить с тобой, ручка не сдвинулась бы с места. За дверью был лифт, с единственной кнопкой на пульте управления. Мы втроем зашли внутрь, и я нажал кнопку. Дверь закрылась, и лифт начал перемещаться.

Держитесь, — сказала Сьюзи. — Мы спускаемся.

Башня существует на сто восьмидесятом градусе нашей реальности — сказал я. — Чтобы достичь вершины Башни, мы должны пройти весь путь вниз.

Я единственный, кто находит это удручающе зловещим? — спросил Томми.

Заткнись, — дружелюбно сказал я.

Нас окружали четыре зеркальные стены. Пока лифт все опускался и опускался, наши отражения начали меняться. Сначала деталь то тут, то там, а затем изменения ускорились, пока зеркала не показывали нам возможные версии нас самих, из альтернативных временных потоков. Передо мной был женский вариант меня, выглядевший очень стильно в своем длинном белом плаще. Другая зеркальная стена показывала Сьюзи мужскую версию ею, выглядевшую, как берсерк Ангелов Ада. Третья стена показывала панк версию Томми, с высоким зеленым ирокезом и английскими булавками на лице.

Изображения резко сменились, и внезапно все втроем мы оказались в масках и плащах из безвкусного ярко цветного спандекса. У нас были мускулы, квадратные подбородки и соответствующие причиндалы.

Круто! — воскликнул Томми. — Мы супергерои!

Скорее суперзлодеи, — заметила Сьюзи. — И у меня в жизни не было таких грудей. Они больше чем моя голова…

Очередное изменение, и внезапно я носил черные кожаные брюки и ремни, пересекающие мою бритую грудь. Сьюзи была одета в алую баску со всей отделкой, черные чулки и подвязки, и с макияжем а–ля «я шлюха». Томми был удивительно убедительным трансвеститом. Ни у одного из нас не нашлось, что сказать. Еще одно изменение, и мы были Пьеро, Коламбиной и Панталоне. Мы все были отчетливо угрюмые, несмотря на яркие костюмы. Следующее изменение было… тревожным. Я был вампиром, Сьюзи была зомби, а Томми мумией. Мы все были мертвы, но все еще продолжали существование. У наших бледных и гниющих лиц был мрачный, покорный вид.

А затем все изображения исчезли, оставив четыре зеркальных поверхности совсем без отражения. Мы посмотрели друг на друга. Томми протянув руку, коснулся моей руки, чтобы убедиться, что я был по–прежнему здесь. Сьюзи постучала костяшкам по ближайшему зеркалу, и сразу все четыре стены показали одну страшную фигуру. Это была Сьюзи, которую я видел из плохого будущего. Половина ее лица была уничтожена, почернела и свернулась вокруг опаленного закрытого глаза. Одна сторона ее рта была искривлена в постоянной, едкой ухмылке. Ее длинные беспорядочно торчащие волосы испещряла седина, а ее кожа была сильно повреждена и порвана. Она выглядела сильно потрепанной и ужасно усталой от борьбы со злом, которое я не мог даже вообразить. И что хуже всего, ее правого предплечья и руки не было, сменившись этим ужасным древним оружием, известным как Говорящая Пушка которая могла уничтожить все, что угодно. Она была подключена напрямую к тому, что осталось от локтя.

Будущая Сьюзи смотрела со всех четырех стен, безумная, яростная и жестокая, с холодной решительностью в оставшемся поблескивающем глазе.

Прекратите это, — сказал я, и не думаю, что мой голос когда–либо был неприятнее или злее. — Сейчас же прекратите это.

Томми и Сьюзи резко посмотрели на меня, но образ из будущего исчез, и все четыре зеркала отражали нас такими как мы были. И, с божьей помощью, всегда будем.

Что, черт возьми это было? — спросил Томми.

Просто возможности, — ответил я, глядя на Сьюзи. — И ничего больше.

Сьюзи пристально посмотрела на меня. Мне никогда не удавалось успешно

врать ей.

Лифт все падал и падал опускаясь в направлении, о котором мы могли только догадываться. Он начал замерзать, и наше дыхание выходило паром перед нами.

Снаружи лифта проносились голоса, нечеловеческие голоса, к счастью, невнятно. Не думаю, что кто–либо из нас хотел слышать их четко. Но, наконец, лифт затормозил до полной остановки, и двери исчезли. Перед нами, в ярко освещенном коридоре, стоял сам Старец Отец Время. Он выглядел практически как человек, если вблизи не смотреть ему в глаза. Это был сухощавый мужчина пятидесяти–шестидесяти лет, одетый в лучшую элегантную одежду середины викторианства. Его длинный черный плащ был строгого покроя, а под ним была сияющая белая рубашка и темный жилет, и, если не считать золотые часы на цепочке, болтающиеся на его животе, единственным ярким пятном была абрикосового цвета бабочка на шее. У него было костлявое лицо с высокими скулами, старые престарые глаза, и копна густых седых волос. Он высоко держал подбородок и разглядывал нас острым пристальным взглядом.