Барбара Хэмбли - Кровавые девы

Лидия покачала головой. Ее по-прежнему подташнивало, но с лимонадом она бы справилась, если бы не опасалась, что в него подмешали снотворное. Или чего-нибудь похуже, подумала она, припомнив зловещий блеск в глазах Петрониллы Эренберг.

Судя по приглушенному тону низкого голоса и тому, как Тайсс то и дело оглядывался на плотно закрытую дверь, он тоже помнил о реакции Петрониллы.

— Вы достаточно окрепли для того, чтобы поговорить со мной? — спросил он. — Пожалуйста, скажите… Этот вампир, с которым вы были во флигеле, кто он? Почему он пришел к вам? Женя Грибова рассказала, что на дом напали петербургские вампиры, трое, по ее словам, и что он… ваш друг…

— Он мне не друг.

Лидия беспокойно заерзала под тонким одеялом. Она заметила, что сейчас на ней надета мужская ночная сорочка; к тому же кто-то заботливо распустил и расчесал ей волосы. Интересно, кто ухаживал за ней — сам Тайсс или Тексель, с его бледным лицом и рыбьими глазами? При мысли о помощнике доктора она внутренне содрогнулась.

— Она сказала, он снес вас в подвал, когда вы потеряли сознание, и говорил с вами… в целом вел себя по отношению к вам с большой нежностью. Он англичанин? Он прибыл вместе с вами? Как вы познакомились с одним из бессмертных? Мне крайне важно знать ответы на эти вопросы, — настойчиво добавил он, беря ее руки в свои. — Нужно привлечь его на нашу сторону. Петра…

Он запнулся на ее имени, потом поправился:

— Мадам Эренберг не доверяет ему, даже боится его. Думаю, стоит показать ей, что им движут благие намерения, а сердце его так же чисто, как и ее собственное. В противном случае…

— В противном случае она его убьет, — слабым голосом пробормотала Лидия. — Так же, как она убила леди Итон.

Его лицо отвердело.

— Леди Итон, как вы ее называете, была убийцей. Обычной вампиршей, которая годами существовала за счет чужих жизней…

— Как и мадам Эренберг?

На мгновение он отпрянул, в глазах промелькнули тревога и гнев, но когда он снова склонился над ней, в его голосе звучала жалость:

— Ах, мадам, вы не понимаете, о чем говорите. Она отказалась от всего этого. С тех пор, как она в последний раз пила человеческую кровь, прошло двадцать лет…

— Это она вам так сказала? — требовательно спросила Лидия, с трудом садясь на кровати. — Или вы знали ее все эти двадцать лет? И ни на минуту не оставляли ее одну?

— Я знаю ее так же хорошо, как самого себя, — мягко ответил Тайсс. — Мы встретились лишь два года назад, но у меня такое чувство, будто мы знакомы уже много десятилетий. Она не из тех, кого можно назвать лживой женщиной… от этого недостатка она избавилась. Я знаю, на что она способна, и готов доверить ей свою жизнь.

— Вы и доверяете. Каждый раз, когда остаетесь с ней наедине.

— Точно так же, как вы — своему немертвому… знакомому? — Тайсс вопросительно посмотрел на нее. — Возможно, нам не стоило убивать леди Итон. Будь у нас тогда готовая сыворотка, мы могли бы инъекциями ослабить ее тягу к убийствам, как это произошло с Петрой. Но она оказалась глуха к увещеваниям. Как дикое животное, по словам Петры. Она вырвалась из пут и напала на Петру… мадам Эренберг.

Лидия спросила:

— Вы там были? Или все это вам рассказала мадам?

И когда Тайсс на мгновение замялся, она положила руку ему на запястье и продолжила:

— Чего она хочет, доктор Тайсс? Что она сказала вам? Вернуть себе возможность ходить при свете дня, и все? Может ли она по-прежнему влиять на чужой разум? Чтобы сохранить эту способность, вампир должен питаться человеческой кровью, точнее, человеческой смертью.

Тайсс нахмурился; даже без очков Лидия видела, как его брови сошлись над переносицей.

— Откуда вам это известно?

— А откуда вам известно, что это не так? — парировала она. — Если вы до сих пор верите, что она перестала убивать, спуститесь как-нибудь ночью к шлюзам, до того, как начнется прилив, и посмотрите, что там найдется на мелководье.

Он отрицательно замотал головой, и в глазах его она заметила то же выражение, которое видела у Маргарет Поттон, подпавшей под чары Симона.

Лидия вновь заговорила:

— Упрямство леди Итон может объясняться тем, что она осознавала: поскольку и вы, и мадам по рождению немцы, а мадам к тому же последние три года ведет переписку с неким полковником в Берлине, возможно, ее стремление сохранить человеческий облик и при этом не утратить силу бессмертных связано не столько с тоской по солнечному свету, сколько с желанием расположить к себе кайзера.