Константин Соловьев - Слуга Смерти

Кажется, я услышал за спиной скрип зубов. Глухой, как скрежет перетираемых друг о друга камней. В обычной ситуации выполнить приказ чужого — да еще и не просто чужого, а тоттмейстера! — для этого человека-скалы означало бы как минимум серьезно запятнать честь своего мундира темно-синего сукна, но ситуация была на моей стороне и, пусть приказ мой носил риторическую и нарочито бессмысленную форму, открыто воспротивиться он не имел права. Иногда смерть играет на руку тоттмейстеру.

В помещении я снял кивер и сразу почувствовал облегчение — тяжелый головной убор мешал сосредоточиться, да и парил голову изрядно. Жаль, нельзя отстегнуть от портупеи громоздкий тяжелый кацбальгер, норовивший зацепить все вокруг.

Оказавшись на втором этаже, я сразу повернул налево, в узкий коридор. Здесь мне не нужны были указатели. У меня был след, чье прикосновение я ощущал надежнее и вернее, чем пол под ногами. След старый, как сама жизнь.

Комната оказалась даже просторнее, чем прихожая. Легкие занавески на окнах, нестарая еще мебель, пыльный секретер в углу, часы на стене… Глаз мой подмечал детали, которые не имели уже ни малейшего значения.

В комнате было трое. Двоих из них я оглядел мимоходом — какой-то тощий взъерошенный мальчишка в гимназическом мундирчике и жандарм — долговязый верзила с алым шрамом через всю щеку. Они повернулись на звук открывшейся двери, лица их были хорошо видны мне. Мальчишка смотрел на меня с выражением смертельного ужаса, жандарм стиснул зубы и машинально отступил на шаг. Заключительный акт очередной драмы, сыгранной в этом доме, — явление тоттмейстера.

Третий оказался знакомым — Антон Кречмер. Как обычно, он был хорошо выбрит, распространял запах крепчайшего табака и сохранял на лице выражение полнейшей невозмутимости, которое въелось в него еще сильнее, чем табачная желтизна в тронутые сединой усы. Люди вроде него выглядят моложавыми и свежими, даже разменяв полсотни лет. На меня он взглянул без всякого испуга, скорее даже с симпатией. Впрочем, симпатию непросто было различить в блеске его серых глаз. Он был из тех людей, чьи чувства сложно выявить и еще сложнее истолковать. Вот и сейчас он стоял в центре комнаты, заложив руки за спину, глядел куда-то в угол, напоминая скорее какое-то молчаливое и сложное устройство, собранное человеческими руками, но отнюдь не человека.

— Господин обер-полицмейстер? — я козырнул.

Работать с Кречмером было приятно, настроение мое улучшилось. Если на месте работает Кречмер, значит все закончится быстро и аккуратно. Он не имел привычки теребить людей понапрасну, задерживать их канцелярскими препонами и вообще имел славу недурного специалиста. Мне приходилось работать с ним достаточно часто, чтобы я успел составить мнение о его методах. Впрочем, как и он о моих.

— Заходите, Курт, — он лишь махнул рукой. Это тоже было в духе Кречмера, он терпеть не мог терять времени понапрасну. — Так и думал, что это вы.

— Мое присутствие уже ощущается на расстоянии?

— В некотором роде, — Кречмер кивнул по направлению к окну. Подойдя поближе, я понял, что он имел в виду — окна выходили на улицу, и фигура закутанного в плащ Арнольда хорошо выделялась на фоне стены — в том месте, где я его оставил. Он не сменил позы за прошедшее время, — немногие из тоттмейстеров Альтштадта гуляют в такой компании.

— Привык к обществу.

— Ваше право. Начнем сразу?

— Конечно.

Мне не было нужды спрашивать, где тело. Подсказывать мне никто не торопился. Говорить тоттмейстеру, где лежит мертвец, — как указывать птице на небо. Я подошел к нему в молчании. Когда я проходил мимо, мальчишка-гимназист застыл соляной статуей. Он наконец разглядел мое лицо целиком, и увиденное достаточно его впечатлило, чтобы он перестал дышать. Жандарм был покрепче — опыт сказывался, хоть и молод годами, держался пока крепко. Интересно, как он будет выглядеть, когда я начну работать?

Запах вел меня безошибочно. Запах, ощущаемый не носом и не прочими органами чувств, этими куцыми человеческими обрубками восприятия. Запах другого порядка, вибрирующий, дрожащий, плывущий… Запах окончания. Достаточно привычный чтобы я мог назвать его хорошо узнаваемым.

— Мой Бог, — я остановился. — Это он?

— Она, — осторожно сказал жандарм с противоположной стороны комнаты. — Это женщина, господин обер-тоттмейстер.

— Мне не важно, он или она! Мне важно… вот это! Где, черт возьми… О! Она вся здесь?

— Так точно.