Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

— Но тогда почему он таков, как есть? Безусловно — оборотень. Разумность на порядок выше среднего.

Простой обычный гений, ну да.

— Ты в курсе, Инги, что хомо саспенс — ха! Оговорился со смыслом, однако. Что современный человек произошел не от кроманьонца, а от смешения пород? В пору, когда видовые границы ещё не установились незыблемо?

— Пропись. Дальше говори, — я откинулся на спинку сундука и закрыл глаза. Всё-таки нервная усталость грозила свалить и меня.

— Главной из хоминидных рас были наши прямые предки. Умеющие пребывать в ладу и гармонии со всей природой. Мягко подстраиваться, а потом управлять и властвовать как первые среди равных. Но во времена хаоса делавшие лишь первый шаг на данном от богов поприще.

— Станислав как раз такой? Законсервированная архаика?

Раги завёл руку назад, под голову, рассмеялся так беспечно, как умел только он один:

— Несколько подпорченный образец, несмотря на внешность звезды экрана. Изначальный, однако загрязнён многовековыми примесями. Но тем не менее — о да.

Встал, прошёлся по йомудскому ковру, будто танцуя:

— Кажется, его уже подготовили. Хочешь наблюдать за сценой?

Я поднялся тоже:

— Меня с души воротит, как подумаю. В то же время этот малый стремится к подобному исходу. И в самом деле опасен для всех нас.

— Для меня в том числе, — произнесла Регинлейв негромко. — Я ведь тоже вашего рода.

Волчица Власти. Наследница Власти Богов.

А я — официальный друг-свидетель, перед которым утробная искренность обеих половин выворачивается наизнанку.

В стене зала имеется антикварное венецианское зеркало в рост человека, намертво вросшее в стену. Ловушка для простаков, давно уже всеми простаками изученная. Но именно поэтому нет ничего лучше для наблюдателя и сторожа, чем зайти в каморку, расположенную с обратной стороны прозрачного стекла, и ждать.

Его привели: кажется, освободили от волос кожу на всём теле специальными снадобьями, потому что она слегка зарозовелась, подровняли чёрные пряди и нарядили в короткую мужскую тунику шафранового цвета, прекрасно оттеняющую цвет лица, волос и глаз.

— Не стой навытяжку. Садись напротив, — услышал я знакомые до боли модуляции. — И помни: что бы тебе ни говорили раньше, никто и не подумает сковывать чем-то твою волю.

Ах, насколько более грубыми казались интонации и мимика моей милой Синдри по сравнению с изощрённостью тысячелетий! Как зыбко менялись на этом гладком, без единой морщинки, лике воплощения обеих ипостасей, мужской и женской: тени, то набегающие, то открывающие солнце, не могли быть более чарующими и мимолётными.

— Вы хотите поговорить со мной?

— Как смешно выглядит это местоимение. Будто меня много. В былые времена обращались на «ты» к любому вождю. К императору, коего считали земным богом. К самому Единому.

— Я попробую, Ваша Имманентность. Твоя имманентность, которая живет в подобии имманентной рощи. Надеюсь, ты не считаешь себя богом, даже и земным?

— Это так скучно, юноша, — смеётся Регинлейв. — Богу — Богово, мне — лишь моё.

Оба смеются — в один голос. Но очень быстро перестают.

— Говорить одним смехом так же вредно, как «выкать» и даже «тыкать». Не хочешь назваться?

— Я Этельвульф. Можно так?

— Этель. Почти девушка. Принято. А я кто для тебя? Королева или Волк?

— Регина. Рекс. Но это не настоящее имя. Для почёта.

— Не беда, зато близко к почётному. То имя, которое дали мне родители, затянулось мхом. Считай, я его не помню.

— Что я должен рассказать королеве — или королю?

— Сначала я тебе поведаю кое-что о тебе самом, Этель, — говорит Рагнлейв. — Питать плоть тебе вряд ли захочется, верно? Тогда вот, прими из моих рук чашу подогретого вина — для поднятия духа.

Колеблется Станислав недолго. Лишь говорит:

— Вровень с тобой.

— Добро. А теперь слушай меня. Ты мужчина, ты воин в душе — но ты трус. В какой-то мере это даже неплохо. Нет ничего глупее храбрости, прущей напролом. Подумай, чего ты страшишься настолько, что рвёшься навстречу, — лишь бы избыть свой страх. И меняешься — потому что страх рождает инстинктивную самозащиту. Оборотень защищает человека от гибели… но, возможно, и человек — оборотня от разоблачения?

Руки сплетаются пальцами. Чему не перестаю удивляться — до чего легко Раги находит общий язык со всем и вся на свете. Радужный хамелеон.

— Ты прав. Это мой неизбывный позор. Когда я мальчишкой прочитал «Маленького принца», отчего-то больше всего запомнился пьяница, который пьёт, чтобы не стыдиться своего пьянства.