Надя Яр - Сердце страны

Серенький грязный город был ему отвратителен. Он даже не запомнил его названия. Что-то мордорское, дребезжащее, с несколькими шипящими и длинное, как состав. Дорога, по которой он шёл, вела сквозь жилые и потребительские кварталы к городской площади. Она была щедро усыпана пылью. В состав этой пыли входило немало частиц, рождённых в недрах шести больших фабрик и нескольких десятков средних, мелких и крохотных частных предприятий города. Мелкие предприятия обслуживали крупные, а крупные выполняли заказы фабрик. Все они были посвящены металлургии и химии и так или иначе вносили свою лепту в условия городской жизни. Дорога была широкой и голой, её тротуары когда-то осели и не выделялись над проезжей частью. Через каждые десять метров в асфальте тротуаров были проделаны квадратные отверстия, из которых торчали покрытые пылью деревья. Они просили воды. Бровки были покрашены белой краской. Асфальт излучал вонь и тепло.

День начал клониться к вечеру, и жара спала. Солнце всё ещё било прямо в беззащитную голову гостя — теперь под углом. Это было уже не так неприятно. До площади оставалось полкилометра.

Он услышал трамвай задолго до того, как дряхлое дребезжание донеслось до ушей ждущих на остановке людей. Остановка ничем не была отгорожена от проезжей части, будто бы эти люди не хотели расстаться со своими машинами даже ради собственной безопасности. Ему не хотелось ждать вместе с ними и ехать до площади. Сама мысль о том, чтобы влезть в этот жалкий тупой механизм, вызвала у него тошноту. Уж лучше плестись и глотать ядовитую пыль.

Трамвай обогнал его — старая, медленная конструкция, когда-то окрашенная в красный цвет, но давно уже не мытая и теперь серо-бурая. Мотор тихонько звенел. Удивительно, но людей в нём было немного. Старики и старушки сидели вдоль окон, люди помоложе и дети стояли, держась за металлические поручни, прикреплённые внутри трамвая специально для них. Похоже, создатели машины расчитывали на то, что люди будут проводить долгие поездки от края до края плоского и низенького, как блин, городка, стоя.

Дойдя до площади, он понял, что облегчения ждать не приходится. Под каштановой тенью на остановке трамвая сидели люди, курили, пили и ели — несомненно, что-то такое, от чего его вывернет наизнанку. Дух дешёвого пива разил уже метров за десять. Площадь, как все площади в этой огромной стране, была широкой и плоской, по ней проходили трамвайные рельсы. Справа располагалась слегка замусоренная аллея, приток которой вёл на рынок. Слева аллея расширялась. В центре её были посажены синие горные ели. Внутри, за плотной еловой стеной — это он уже знал — стоит невидимый с площади памятник. Вопрос только в том, кому именно стоит памятник в этом кусочке Страны. Город маленький, большая площадь одна, она главная. Выбор был небогат.

Ели, что бы они ни скрывали, привлекали к себе его сердце, как свет костра призывает ночных насекомых. Он осторожно пересёк площадь — в центре пришлось остановиться и с замершим сердцем пропустить сердитый трамвай. Ещё на подходе к елям он понял, что эти деревья не измучены городом, пылью и ядом. Ели были здоровые, свежие, сильные. Они пахли смолою, грозой, горами, были древесно, дико живые.

В сердце крохотной рощи, в переплетеньи еловых корней жило слабое древесное сознание — дремлющий зародыш Леса. Если бы город умер, люди ушли, если бы время и, может быть, заботливые руки Перворождённых дали лесу родиться, разрушить корнями асфальт, покрыть жизнью руины зданий, то со временем этот зародыш превратился бы в дремучий дух, в Лес, в нечто огромное, сильное, наделенное сознанием. Если бы… На это хватило бы семи-восьми сотен лет. Самое большее — тысячи.

Он замечтался, и город не замедлил его наказать. Издалека, с расстояния пары кварталов он почувствовал это, плохое. Иногда ему чудилось, словно город, Страна знают о его несанкционированном пребывании в их мистической плоти. Знают, видят и чуют и не особенно одобряют. За всё время его путешествия по Стране ничто не пыталось ему повредить, никто не бросал косых взглядов, но сам он не мог скрывать от себя свою фундаментальную чужеродность в этих обширных пространствах. Пространства здесь изменились за тысячи лет, думал он, отступая в скопление елей; на них так давно лежит Тень, что они переродились в каких-то глубинных аспектах и теперь состоят в союзе с этой Тёмной страной, с Чёрной Тройкой, с Востоком, а от Света, от эльфа им не по себе.