Энн Райс - Дар волка

Они всегда были добры ко мне и с удовольствием учились у меня тому, что я мог дать им. Они смеялись над моим желанием обрести силу, как я уже говорил, над самой мыслью о том, что ее можно обрести. Ты не можешь получить то, что не дали тебе боги, говорили они. Боги дали силу им, но не другим, таким, как я.

Но теперь, когда они окончательно поняли мое неверие в их богов, всю глубину и еретичность моих попыток обрести силу, они объявили меня нарушителем закона, худшим из всех возможных. Окружили меня и в бешеном танце совершили превращение.

Для них это было нелегко. Не все из них согласились на такое. Некоторые остались в стороне. Некоторым я спас жизнь, некоторым вылечил больных детей. И тогда я воочию увидел, как трудно этим ужасным созданиям принести вред невиновному. Не знаю, какой запах они чуяли тогда, сходясь на меня, и никогда не узнаю.

Но я знаю, какой запах почуял я, — мерзкий, кислый запах, запах злобы, угрожающей моей жизни. И они накинулись на меня, словно волки.

Если бы они растерзали меня, как делали они с врагами и преступниками, то на этом бы и закончилась вся история. Мое путешествие во времени прекратилось бы, окончившись, как у любого смертного. Но они этого не сделали. Что-то сдерживало их, остатки уважения, восхищения или неверие в свою правоту.

Вполне вероятно, что после тех легких укусов, которые я получил от них ранее, после тех телесных соков, которые я принял в себя, в моем теле выработался мощный иммунитет, огромный запас жизненной силы, который позволил мне выжить после их нападения.

Меня искусали с головы до ног, и я пополз в джунгли, чтобы умереть там. Это было худшее из мучений, пережитых мной когда-либо. Я был зол, взбешен, что моя жизнь окончится вот так. Они решили, что я наверняка умру. Я тоже так думал. Но им не хватило решительности прикончить меня. Они танцевали вокруг меня, то приближаясь, то отходя, спереди, сзади, по бокам. Превращались обратно в свои обычные тела и проклинали меня.

А потом я превратился.

Превратился прямо на их глазах.

Обезумевший от звука и запаха их злобы, теперь уже я превратился и набросился на них.

Его глаза расширились, будто видя то, что мог видеть лишь он сам. Все сидели в молчаливом ожидании. Теперь Ройбен понял, откуда в Маргоне такая скрытая сила, как он может сохранять ощущение превосходства, не говоря ни слова, лишь держа себя царственно, говоря ровно, как бы взволнован он ни был, сохраняя потрясающую сдержанность и самодисциплину.

— Не им было тягаться со мной, — пожимая плечами, продолжил Маргон. — Они были против меня, будто тявкающие щенки с молочными зубами. Я же стал яростным чудовищным волком, наполненным человеческой решимостью и уязвленной гордостью. В них просто никогда не было подобных чувств! Ничто в их жизни не было так им необходимо, как мне было необходимо убивать их.

Ройбен улыбнулся. Такой прекрасный штрих к картине убийственной жестокости людей.

— Родилось нечто, намного более смертоносное, чем они или я прежний, — сказал Маргон. — Человек-волк, вервольф. То, чем мы теперь являемся.

Он снова замолчал. Казалось, он борется сам с собой, желая что-то высказать, но не имея на это сил.

— Так много в этом того, чего я не понимаю, — признался Маргон. — Но я знаю это, а теперь это известно и каждому человеку, что жизнь рождается и развивается в мутациях, превращениях, при случайных сочетаниях факторов. Знаю, что случайность является безграничным источником развития Вселенной, что ничто не развивается вне ее, без беспечности и глупости, будь то семена, несомые ветром из умирающего цветка, пыльца, переносимая на крохотных лапках насекомых, слепые рыбы, погружающиеся в подводные пещеры, чтобы поедать такие формы жизни, о которых и не ведают живущие на поверхности планеты. Случайность, случайность, точно так же, как было со мной и с ними — глупость, неверный шаг, и вот уже родился тот, кого вы назвали Человеком-волком. Родилось то, что мы называли Морфенкиндер.

Он прервался, отпивая кофе, и Ройбен снова подлил ему кофе в чашку.

Стюарт был просто заворожен, но в нем вновь пробудилось привычное нетерпение. Он просто не мог сдержаться.

— Большая добродетель в том, чтобы слушать рассказчика, думающего над тем, что он говорит, — сказал Феликс. — Когда понимаешь, что каждый раз он просто ныряет все глубже в поисках бесценной истины.

— Я понимаю, — ответил Стюарт. — Простите. Я понимаю. Просто я… мне так хочется…

— Тебе хочется полностью осознать услышанное, — сказал Феликс. — Я понимаю. И все мы.