Энн Райс - Дар волка

Ройбен вообще не обращал внимания на эти разговоры. Он ни на минуту не забывал о Феликсе, о том, что Феликс имеет моральное право заявить права на дом. Горько было подумать о самой возможности потерять этот дом, но это была наименьшая из его проблем. Сейчас Ройбена интересовало лишь то, что он узнает, встретившись со Стюартом.

А что подумает Стюарт, когда сам узнает, кто он теперь такой?

Может, ничего и не случится. Разве не говорил Маррок, что все происходит по-разному? Да, надежда, но слабая.

Больше всего сейчас Ройбен был рад, что вся семья собралась в его доме, что их голоса наполнили большую полутемную столовую, что отец был рад, не скучал здесь. Так хорошо, так хорошо слышать всех их тут.

Ужин удался на славу — жареное филе, свежие овощи, паста и огромное блюдо зеленого салата, простого и вкусного, как всегда у Лауры.

Лаура начала обсуждать с Джимом Тейяра де Шардена, и Ройбен понимал, дай бог, половину из того, что они говорили. Но видел, что они общаются с удовольствием. Фил улыбался Лауре очень приветливо. Когда он заговорил о поэзии Джерарда Мэнли Хопкинса, она слушала его очень внимательно. Грейс, конечно же, попыталась завести разговор на другую тему, но Ройбен с детства привык одновременно слушать два разговора. На самом деле, было видно, что Лауре понравился его отец. И его мать тоже.

Грейс спросила, какую пользу принесла теология хоть кому-нибудь, как и поэзия, если уж на то пошло.

На что Лаура ответила, что наука всегда полагалась на поэзию, в силу того, что все научные описания являлись метафорами.

Разговор принял неприятное направление лишь тогда, когда речь зашла о докторе Акиме Ясько. Грейс вообще не хотела обсуждать этот вопрос, но тут Фил пришел в ярость.

— Этот доктор хотел тебя объявить недееспособным, — сказал он Ройбену.

— Ну, на этом, собственно, разговор был окончен, не так ли? — сказала Грейс. — Поскольку никто, я подчеркиваю, никто даже близко не рассматривал такой возможности.

— Объявить недееспособным? — переспросила Лаура.

— Да, и насильно поместить в этот свой липовый центр реабилитации в Саусалито, — сказал Фил. — Я с самого начала понял, что этот парень — мошенник, сразу же, как его увидел. Чуть с лестницы его не спустил. Приходить к нам с такими бумагами.

— Бумагами? — переспросил Ройбен.

— Вот уж кто он, так не мошенник, — сказала Грейс, повышая голос, и они начали ругаться, пока не вмешался Джим. Он сказал, что да, действительно, этот доктор — отличный специалист в своей области, но дело совсем в другом, даже не в его попытке поместить Ройбена в больницу принудительно.

— Ладно, можно забыть о нем, — сказала Грейс. — С этим покончено, Ройбен. Мы просто слишком разные, я и доктор Ясько. И не скажу, что к несчастью.

И тем не менее она продолжила тихо настаивать на том, что это один из самых талантливых врачей, с которыми ей доводилось встречаться. Как плохо, что он слегка помешался на этой своей идее насчет вервольфов.

Фил фыркнул, бросив салфетку, потом снова взял ее, снова бросил, заявив, что этот человек — сущий Распутин.

— У него есть некая теория насчет мутационных изменений и мутировавших людей, — сказал Джим. — Но его дипломы не такие, какие должны быть, и мама очень быстро это поняла.

— Я бы так не сказал, — продолжил Фил. — Он попытался прикрыть свой послужной список, понес какую-то чушь о том, как все случилось, когда распался Советский Союз, как пропали самые ценные результаты его исследований. Какая ерунда!

Ройбен встал и включил спокойную фортепианную музыку, что-то из Эрика Сати. Когда он снова сел, Лаура уже что-то тихо рассказывала про лес, про то, что им надо собраться вместе снова, когда закончатся дожди, погулять по лесу всей семьей, в выходные.

Ройбен ухитрился отвести Джима в сторонку, чтобы поговорить наедине. Они вышли в лес, и он принялся рассказывать обо всем. Сказал, что теперь уверен, что Стюарт не умрет от Хризмы, но ему грозит стать таким же, как сам Ройбен. Это привело Джима в шок. Джим и не знал, что мальчик был укушен.

Он стал на колени, склонив голову, и начал молиться. Ройбен продолжал говорить, рассказал о своей встрече с Феликсом, о том, что он чувствует, что у Феликса есть ответы на мучающие его вопросы.

— На что же ты надеешься? — воскликнул Джим. — На то что этот человек сделает все эти жестокие нападения морально приемлемыми для тебя?!

— Я надеюсь на то, на что надеются все разумные существа… на то, что я — часть чего-то большего, чем я сам, что я играю свою роль в этом мире, роль, которая имеет свое значение и смысл. — Он потянул Джима за руку. — Не будете ли так любезны, отец Голдинг, подняться с земли, пока вас никто не увидел?