Энн Райс - Дар волка

— Он мертв, они убили его, мертв, мертв, мертв.

Ройбен стоял, молча глядя на неподвижное полуобнаженное тело. Обоим парням лет по шестнадцать, не больше. Оставшийся в живых с трудом встал на ноги. Его лицо и одежда были залиты кровью, и он протянул руку к Ройбену, действительно протянул руку. А потом упал, потеряв сознание.

И лишь теперь, когда он лежал у ног Ройбена, Ройбен увидел крохотные раны, сочащиеся кровью, на вытянутой в сторону левой руке парня. Маленькие колотые раны! На кисти, запястье и предплечье. Отметины от укусов.

Ройбен окаменел.

В соседних дворах слышался шепот, невольные свидетели драмы переговаривались и ахали. Открылась задняя дверь дома.

Завыли, приближаясь, сирены. Снова эти пронизывающие лучики звука, острые, как нож.

Ройбен пошел прочь.

На низких облаках появились отблески маячков, они приближались к дому, уже осветили его осевший бесформенный силуэт, осветили грязь и хлам во дворе.

Ройбен перепрыгнул через ограду и быстро, беззвучно побежал сквозь тьму, на всех четырех, покрывая милю за милей. Выбежав из леса, увидел свой «Порше», там, где он из него выскочил, у деревьев. Его руки мелькали, как волчьи лапы, он поразился тому, насколько быстро он бежит.

Но теперь ему надо вызвать обратное превращение.

«Оставь меня, ты знаешь, что так надо, верни мне прежний облик».

Он сел на корточки рядом с машиной, судорожно дыша, намеренно усиливая спазмы, глядя, как опадает густая волчья шерсть. Раны на груди жгло, они пульсировали, волосы рядом с ними остались, пропитанные кровью. И над правым глазом тоже клок волчьей шерсти. Когти втягивались, исчезая. Согнув удлиняющиеся пальцы, он дернул шерсть рядом с ранами. Ноги подгибались, он едва стоял. Схватился руками за дверь машины и упал на колено, потеряв равновесие.

Лаура уже была рядом, придерживая его, помогая забраться на сиденье. Клочья шерсти на груди и лбу имели чудовищный вид, совсем не так, как при полном превращении, но кровь уже свернулась и начала превращаться в сухие хлопья. Кожа у ран зудела, сходясь. По голове прокатились волны удовольствия, будто ее массировали невидимые руки.

Лаура повела машину в сторону автострады, а Ройбен натянул рубашку и брюки. Прижал левую руку к груди, там, где пульсировали болью раны, и почувствовал, как волчья шерсть съеживается и отваливается. Остался только мягкий подшерсток. На лбу уже исчезли и шерсть, и подшерсток.

Накатилась тьма и головокружение, поглощая его. Он боролся с ней, его голова билась о стекло, и он тихо стонал, сжав губы.

Сирены, завывающие, словно баньши, резко, противно. Но «Порше» ехал на север, набирая скорость, по автостраде, потом уткнулся в поток машин, мигающих красными стоп-сигналами. Переходя с одной полосы в другую, машина наконец вышла в крайнюю левую и снова набрала скорость.

Ройбен откинулся на спинку, глядя на Лауру. В свете мигающих сигналов и фар встречных машин она выглядела совершенно спокойной и сосредоточенной, глядя на дорогу.

— Ройбен? — не отводя глаз от дороги, окликнула она его. — Ройбен, скажи что-нибудь. Ройбен, прошу.

— Я уже в порядке, Лаура, — сказал он и вздохнул. По нему прокатывали волны дрожи, одна за другой. Зубы стучали. Шерсть окончательно исчезла, как и сами раны. Кожа чесалась и зудела. Удовольствие пронизывало его, до изнеможения. Но в ноздрях все так же стоял запах смерти, смерти того парня, оставшегося лежать во дворе. Запах смерти невинного.

— Я совершил нечто ужасное, невыразимое! — прошептал он. Попытался сказать что-то еще, но из его рта вырвался лишь стон.

— Что ты сказал? — спросила Лаура. Впереди и сзади было множество машин, они проезжали через Санта-Розу.

Он снова закрыл глаза. Боли уже нет. Лишь небольшой жар на лице и в ладонях, а еще в мягкой плоти, там, где были раны.

— Ужасно, Лаура, — прошептал он, но она его не услышала. Он снова увидел перед собой парня, шатающегося, идущего к нему, рослого широкоплечего мальчишку с бледным лицом, на котором была мольба, лицом, покалеченным и залитым кровью, обрамленным всклоченными светлыми волосами, с глазами, расширенными от ужаса, с губами, шевелящимися, но ничего не говорящими. А потом наступила тьма. Он был рад ей, откинувшись в мягкое кожаное кресло. Машина укачивала его, наклоняясь из стороны в сторону на большой скорости.

От яркого света в гостиной ему стало нехорошо. Отопление работало на полную мощность, и в доме стало жарко, пахло пылью и замкнутым пространством, противно, удушающе.