Аноним: Канал имени Москвы

И хоть Тихон говорил чуть слышно, при его последних словах она вздрогнула, отвернула голову. Чтобы никто не видел, как из её красивых глаз потекли слёзы.

И плач Мунира в вышине…

А потом раздался пустотно-металлический лязг на верхней голове шлюза № 6. Внезапно заработали двигатели, медленно опуская ворота под воду. Взгляд Тихона потемнел. Гиды взялись за оружие, но Фёдор знал, что сейчас нет никакой опасности.

«Наверное, Тёмными шлюзами действительно управляют демоны машин», — равнодушно подумал он. Но оказался прав лишь отчасти. Двигатели стихли. Послышалось какое-то нарастающее тарахтение. Из шлюза появилась надувная полицейская лодка. Её команда состояла всего из одного человека, да и тот сейчас не особо управлял её движением. На месте моториста восседал Трофим и, уставившись в одну точку, счастливо улыбался. С уголка рта свисала капелька слюны. Лодка двигалась неверными дугами, грозя врезаться в берег. Все провожали её изумлёнными взглядами.

— Что с ним случилось? — сказал Тихон.

— Думаю, побеседовал с Морячкой, — отозвался Ваня-Подарок. — По-свойски.

Ну вот, они уже пытаются шутить. На поминках всегда пытаются шутить.

— Ясно, — коротко бросил Тихон. Подумал и вдруг добавил: — Ну что ж, у нас появилась вторая лодка. Заберите его кто-нибудь.

Фёдор как-то странно повернул голову, посмотрел на Тихона. Что-то очень важное было в его словах, важное и ускользающее. Что? Фёдор заморгал, он утерял этот короткий миг… Стало совсем зябко. Он опустил руки в карманы куртки.

Лодка с Евой была теперь далеко. Что-то внутри него ещё потянулось за ней, потянулось и… оборвалось. Горечь внутри шевельнулась и застыла, стала чем-то твёрдым, холодным. Он видел вздрагивающую спину Рыжей Анны, подумал, что, пока Ева была здесь, та не позволяла себе открытых слёз. А может, просто больше не выдержала. Есть время для силы, но есть и время для скорби. Никто не обязан сдерживать слёз. Никто, кроме него.

Внезапно ему жгуче, до удушья захотелось найти слова утешения для Анны, но примет ли их она? Вправе он утешать Анну? И вправе ли утешать себя? Фёдор лишь смог издать беззвучный стон, чтобы отогнать удушье. Он не подозревал, что отчаяние может быть настолько безнадёжным.

А потом что-то нежное дотронулось до кончиков его пальцев. В правом кармане. Фёдор не понимал, как это, но ощущение было именно таким — нежность. Его пальцы нащупали что-то, упрятанное в куртке. И тут же этот хрупкий импульс повторился, и тиски, сжимающие сердце, чуть ослабили хватку.

Фёдор обескураженно опустил взгляд на собственный карман: что происходит? Рука вдруг наполнилась силой, он сжал нечто, какую-то ткань, а в ней…

Фёдор быстро извлёк то, что находилось в кармане, посмотрел на свою ладонь. Его глаза расширились — этого предмета там прежде не было. И… он был там! Мешочек с вышитой серебром буквой «С»…

(Хардов поведёт тебя в места, где безумие подкрадётся совсем близко…)

Фёдор сумел сглотнуть то, что застряло в горле.

(Доверься Хардову…)

Вот чем была эта хрупкая нежность — далёкий, чистый, как радостное журчание ручейка, голос Сестры.

(И если станет совсем невмоготу, доверься собственному сердцу.)

Пальцы Фёдора трепетно задрожали. Он начал открывать мешочек. И уже знал, что там найдёт.

Это была серебряная монета.

Серебряная монета лежала у Фёдора в руке, и она сияла, как пойманная ладонью капелька солнца.

(Это мой подарок. Убери его подальше и забудь о нём. Когда придёт срок, он сам тебя найдёт.)

— Срок пришёл, — монотонно прошептал Фёдор.

(Доверься Хардову…)

(Доверься своему сердцу)

Эти тиски разжались ещё, и сердце тут же благодарно отозвалось, забилось сильнее. Фёдор поднял обескураженный взгляд, посмотрел на Тихона. Теперь ему стал ясен смысл прощальных слов Сестры, эти слова открылись для него полностью. Он тогда не расслышал последнего слова, но это было «тебя». «Фёдор, мой мальчик, верни мне его, как я когда-то вернула… тебя», — вот что она ему тогда сказала. И значит… Он услышал, как с его собственных губ сорвалось тихое, но упрямое:

— Никогда не поздно.

— Фёдор… — Тихон озадаченно смотрел на него.

Он покачал головой.

— Конечно…

— Что с тобой, Фёдор?

Краска вдруг отступила от его лица. Он перевёл потемневший взгляд на монету, что лежала в его ладони. И низким, странно отсутствующим голосом произнёс нечто безумное:

— Много человек я убил?