Аноним: Канал имени Москвы

— Ещё не поздно передумать, — мягко сказал Тихон. Фёдор отрицательно покачал головой.

— Нет, я вернусь за ним. Я обещал.

— Тео, твоё место пока не здесь. Мы позаботимся о… Хардове.

— Не зовите меня больше так, — попросил он. — Фёдор. Так лучше.

Тихон кивнул:

— Я просто пытаюсь помочь.

— Я знаю.

Фёдор не до конца помнил, как Ева дотащила его. Помнил только, как его подхватили чьи-то сильные руки, и были голоса, и чьи-то рыдания, и кто-то тряс его:

— Что с Хардовым, Фёдор, где Хардов?

Но он только прохрипел:

— Его поглотил туман.

Он помнил, как уже далеко за шестым шлюзом стал приходить в себя, и вокруг было множество незнакомых людей, которых он начал смутно вспоминать. Им навстречу вышел эвакуационный отряд, только Хардова поглотил туман. Он помнил, как сиротливо и холодно стало в груди, когда хардовский манок, что гид успел повесить ему на шею, потемнел и распался на две части. И как Ева поняла, что это значит, и как она разрыдалась. Помнил, как побледнела Рыжая Анна и как отвернулась от него. Было ли обвинение в её красивых глазах? Наверное, нет. Только он этого никогда не узнает. Помнил, как какой-то очень древний старец, но всё ещё не утративший благородной осанки, бросился к нему, припал на колено, радостно ухватил за руку:

— Учитель! Учитель, вы узнаёте меня?..

Фёдор не мог больше этого выносить. Они все радовались его возвращению. И она, и все скорбели по Хардову.

— Это Петропавел, — чуть слышно подсказал Тихон, указывая на старца. — Твой первый последователь, первый ученик. Глава ордена гидов той стороны.

— Петропавел? — бездумно повторил Фёдор.

— Ты сам так его прозвал. — Тихон печально улыбнулся. — За излишнее рвение.

Фёдор больше не мог. Он хотел, чтобы этого всего не было. Он хотел оставаться этим юношей из Дубны. Тот хотя бы мог позволить себе плакать.

— Фёдор, ты ничем ему сейчас не поможешь. — Голос Тихона был таким же тихим, как и его имя, таким же, как плеск за кормой лодки, увозившей от него Еву. — Нас ждёт очень много дел на канале. И ты необходим. Но… не сейчас, Фёдор. Мы найдём его. Мы позаботимся о Хардове. Мы воздадим ему… — Голос Тихона не дрогнул, нет, просто что-то в нём упало, — последние почести. Твоё место сейчас на лодке.

— Я не знаю, где моё место, — сказал Фёдор. — И дело не в почестях.

Фёдор подумал, что несколько человек всё же обвиняют его. Может, и сами пока этого не знают. Только это будет расти. Не все готовы платить любую цену за его возвращение. Рыжая Анна и Ваня-Подарок среди них. И… Ева. И за это он любил её ещё больше. Быть может, он её больше не увидит. Но уйди он сейчас с ней, она никогда бы ему этого не простила. Ничего не построишь на костях тех, кого любишь. И вопрос не в долге. Вопрос…

Отчаяние вдруг непереносимой горечью наполнило его, ухватило за горло. И так захотелось расплакаться. Ведь мужское сердце тоже имеет право на скорбь. И на слёзы. И тогда ему станет легче. Хоть чуть-чуть. Но глаза оставались сухими. Не станет ему легче.

— Что там? — спросил Фёдор, указывая на водную даль впереди.

— Место, где кончаются иллюзии, — тут же отозвался Тихон. — Ты должен туда добраться.

— Да, наверное.

— Фёдор, он очень любил тебя. И… очень ждал твоего возвращения. Очень. И… — Голос Тихона наконец-то дрогнул. — Фёдор, он не погиб напрасно.

Фёдор промолчал. Он не знал, что ему отвечать. Никто не гибнет напрасно. Но разве от этого легче?

Стало зябко. Голос Тихона показался больным:

— Ты должен довести всё до конца. Иначе…

— Знаю.

Они все скорбели по Хардову. И все радовались его возвращению. Только всё больше вокруг него образовывалась какая-то пустота. Отчуждение. Действительно, не все оказались готовы платить за его возвращение любую цену. Он оказался один, на ледяной вершине, куда не стремился, и это было непереносимо. Неправильно. Он что-то сделал не так. Эта пустота вокруг… Он терял что-то самое важное, то, ради чего когда-то всё и началось.

То, ради чего гиды готовы были жить и были готовы умирать.

Отчаяние стало бесконечным. И плач Мунира, который кружил над ними, плач ворона, обезумевшего от горя, потому что он потерял половину своего сердца, и был тем самым обвинением, которого никто не высказал прямо.

— Фёдор, надо возвращаться на канал. Это плохое место.

— Возвращайтесь.

— Мы не можем оставить тебя одного. — Хрипотца предательски прокралась в голос Тихона. — Уже поздно, ему не помочь.

Рыжая Анна стояла здесь же, на берегу, провожая лодку.