Игорь Вардунас - Ребус для фотографа

«Кактус забыл полить», — успел подумать сидящий за рулем Ершов, пока его полицейская «тойота», перевернувшись и коротко подвыв, словно в замедленной сьемке, впечатывалась в газетный киоск, разбрызгивая вокруг фонтаны стекла и цветастые журналы с бульварной прессой.

Он и вспоминал-то о нем, только когда приезжала теща, зачем-то подарившая его им с женой на первую годовщину. Ситцевая или марлевая свадьба, кажется.

Странная мысль. Нелепая. Яркой вспышкой промелькнувшая перед глазами в самый последний момент, перед тем как с хрустом лопнула лобовуха. Что-что, а марля ему теперь точно понадобится.

Землетрясение? Взрыв газопровода!..

Что на самом деле случилось, он так и не успел понять. Пустынная улица ранним утром, ничего особенного, и вдруг дорога под колесами словно выгнулась дугой, переворачивая недавно полученный для патрулирований добротный японский седан.

И на кой черт его вообще понесло на Каменноостровский в такую рань? Не зря с утра сердце кололо.

Продолжавшую завывать машину проволокло еще несколько метров, и Ершов, отстегнув ремень безопасности, со стоном рухнул на крышу…

Фотография, конечно, великое изобретение. Мы ей доверяем, пожалуй, самое главное, что есть у каждого человека, — свои воспоминания. И с того момента, как нас на мгновение ослепляет яркий свет фотографического аппарата, мы начинаем жить другой, иной жизнью, на листах пропитанной растворителем плотной фотобумаги, словно отдавая ей частичку своей души.

И даже когда мы с естественным бегом времени неизменно старимся и умираем, наша история продолжает жить в многочисленных снимках. Веселая или грустная. Важная или не очень. Знакомые лица родных и близких, домашних питомцев, пейзажи запомнившихся путешествий, любимых и друзей.

Не это ли есть бессмертие?

Степан Балабанов был отличным фотографом и, являясь штатным сотрудником ленинградского Ночного Дозора, в то же время не переставал снимать свадьбы, дружеские посиделки, красивых моделей на портфолио в одежде или без, да и вообще просто, что нравится. У него было хобби, и оно ему нравилось.

А один раз Степан даже запечатлел похороны и летнюю лодочную регату в водохранилище Финского залива. Хотя на похоронах упокаивали какого-то местного батюшку, которого укусил вампир, и история была та еще.

Экспериментируя, Степан пробовал фотографировать на первом слое Сумрака, но почему-то, кроме привычного синего мха, живущего на нескольких верхних уровнях и питавшегося человеческими эмоциями, на пленку не хотело ничего ложиться.

Правда, тройка неплохих зарисовок со мхом все-таки получилась, и Степан ради веселья даже как-то вечерком сторговал их на Невском проспекте, среди прочих художников, выдав диковинное растение за причудливую заморскую фауну.

Любопытно, что на черно-белом снимке мох получался цветным. Этот феномен Степан не мог понять и при случае решил поподробнее его изучить, хотя сам мог запросто раскрасить любую фотографию всего лишь одним простеньким заклинанием.

Но публично делать этого было нельзя: однажды вызвав на ковер, начальство в виде Геннадия Петровича Драгомыслова, занудного, но в целом нормального мужика, вкрадчиво и с расстановкой объяснило, что развлекаться подобным образом не стоит. Нечего простым людям лишний раз напоминать о себе. Люди ведь чувствуют магию, а кошки — так те вообще способны видеть на всех слоях Сумрака.

Поэтому самые удававшиеся снимки Степан красил отдельно у себя в подвале, который переделал под фотомастерскую, бережно собирая в небольшой квартирке цветную историю человечества.

В основном в свободное от сидения в кабинете время Балабанов просто бродил по гранитному городу, забросив штатив с камерой на плечо и чувствуя себя эдаким Дзигой Вертовым.

Не слишком сильный маг шестого уровня, но настоящий волшебник портрета. Ему нравилось обращать внимание на всякие мелочи, что-то необычное или на первый взгляд незначительное, что простому обывателю показалось бы пустяком.

Но из Степана рвался настоящий художник.

Город, в котором он жил, был не простым. Тяжелым, кровавым, пасмурным, проклятым и проклинаемым бессчетное количество раз душами, которые поглотил. Но все же таким бесконечно прекрасным. Черной пульсирующей веной насквозь пронизанный волнующейся под многочисленными мостами и мостишками Невой.