Игорь Вардунас: Ребус для фотографа

— Пламя пущу черное, да на кости пустые, — забормотала она. — Пляши-танцуй, дикий огонь! Что было живо — уничтожь, упокой!

— Дневной Дозор! — превозмогая чары, заорал начальник бригады Темных, чувствуя, как ведьма концентрируется для удара. — Отойдите от мальчика!

— Тропки лунные, травы темные, — зачаровывая оперативников обоих Дозоров, ведьма медленно свела ладони, продолжая произносить заклинание:

На высокой ноте прокричав последнюю фразу, Румифь, собрав все последнее, что у нее было, звонко хлопнула в ладоши. Комнату обдало холодом. От плеснувшей заклинанием ударной волны оперативников раскидало в разные стороны. Взорвались осколками стекла оконные рамы. Дрогнули старинные напольные часы, отозвавшиеся похоронным перезвоном, вязко замедлявшимся в Сумраке.

Степан налетел спиной на старинный комод и хлопнулся об пол, осыпаемый градом бьющихся блюдец, нашаривая камеру и в ужасе думая, что разбил ее. Где-то снаружи надсадно взвыла полицейская сирена, и послышался глухой удар. Перевернуло набок фигуру достигшего пола замороженного Ильи.

Жалобно кричал захлебывающийся слезами мальчишка, который не был Иным и, по своему разумению, находился в пустой квартире, но эмоционально чувствовал, что что-то происходило вокруг него.

— Что, черти! Добрались! Выкусили? — издевательски захохотала Румифь, снова поднимая трясущиеся руки, по которым было видно, несмотря на внесумеречную молодость, как она стара. — Чего так долго-то не жаловали?

— Отвод умелый был, — прохрипел дядя Миша, поднимаясь с пола. — По фотографиям вычислили.

— Это меня бабка научила, — не без гордости ответила ведьма.

— Все, Румифь Арлишанова, это конец. Никакого волшебства. Опустите руки и пройдите с нами.

— Чтобы меня на Инквизицию отвели! — невесело хмыкнула женщина, и по ее щекам побежали слезы.

— Зато детей пила за милую душу. Выйти из Сумрака, кому говорю! — еще раз грозно потребовал дядя Миша. — Покажи личико, Гюльчатай!

— Ненавижу, — мгновенно переменившись, гнилыми зубами проревела ведьма, когда пришедшие в себя оперативники Ночного Дозора налетели на нее и наконец обездвижили.

Потрясенный Степан медленно поднялся с усыпанного костями и осколками посуды пола. Сердце судорожно колотилось.

Отчаянно ревел не понимающий происходящего ребенок.

— Все. — Устало отвернувшись от уже не сопротивлявшейся ведьмы, дядя Миша оглядел команду Светлых. — Выходим, ребята. Пацаном займитесь, кто-нибудь. И Илюху из «фриза» вытащите.

Балабанов с удовольствием шагнул прочь из Сумрака. Мох выпил слишком много сил, но и угрозы для детей теперь больше не было.

Все сфотографировав для протокола и выйдя во двор, Степан попросил у водителя уазика сигарету. Он не курил почти полвека, но снимки, которые сейчас находились в камере, действительно были ужасны.

Затяжка помогла. Выпустив из ноздрей сизый дым, Балабанов задрал голову и посмотрел на окна квартиры ведьмы, где заклинанием были выбиты все стекла.

Вообще ничего не хотелось. Только если пива или шоколада, чтобы восстановить силы, которые выпил Сумрак.

Не дожидаясь, пока оперативники закончат изучать квартиру Румифи и ставить охранные заклятия, Степан сунул руки в карманы и, отодвинув скрипнувшую решетку арки, вышел из двора.

Сразу при выходе вопящая женщина и два матерящихся мужика вытаскивали из врезавшейся в газетный киоск перевернутой полицейской машины окровавленного парня в форме, с которой со звоном осыпалось стекло.

Да, хорошо же Румифь приложила, в последней схватке выложив все свои силы.

Степан посмотрел на низкое серое небо. Оно раскатисто пророкотало в ответ, и по разбросанным ветром, словно подпаленным алым листьям, нарастая, все сильнее зашуршал осенний дождь.

По улицам навстречу городу, повыше задрав воротник и сунув руки в карманы, снова шел одинокий Дозорный.

И на его плече висела сумка с фотоаппаратом.

В тексте использованы стихи Александры Васильевой.