Татьяна Зингер - Нечего бояться

И она взвыла раненной лисицей. В морг пустят лишь родственников. Затем труп сожгут (в крупных городах хоронили, но в Со-На не было своего кладбища), и всё, нет человека. Была б она его женой, то получила бы пособие по смерти, приличную сумму; недельный отпуск. Но так лишилась даже возможности попрощаться. Моё сердце зашлось в немом крике.

-- Постойте, -- медсестра, считывающая карту, помрачнела. -- Вероятно, какая-то ошибка. Указано, что он не женат. Перепроверю...

Сейчас девушку попросят продемонстрировать свою карточку. Без отметки о браке. А она не сумеет соврать об отношениях -- не в том состоянии. Действовать пришлось молниеносно. Я, уловив момент, когда медсестра вновь погрузилась в созерцание монитора, схватила плачущую за ладонь и повела к выходу из больницы.

-- Уходите, -- рявкнула, переступив порог,-- и не возвращайтесь.

-- Я останусь... -- она вырывалась. -- Должна увидеть его... Я люблю его...

-- Убирайтесь отсюда, а не глупите, нарываясь на наказание. Он умер, но вы должны жить, -- мой тон был жесток. -- Идите.

Или я звучала убедительно, или девушка сдалась, но она, склонив голову, пошла прочь от клиники. Вскоре тонкий силуэт смешался с толпой, рыжее пламя волос погасло.

Скрестила руки на груди, вздохнула, прикрыла веки. В животе поселилась пудовая тяжесть. Я вернулась в приемную и навесила маску безразличия.

-- Куда она сбежала? -- поинтересовалась медсестра. -- И почему ты её не остановила? Понятно же, что у них была связь!

Есть ли разница, если мужчина мертв? Связь прервалась, родить нездоровых детей они точно не смогут. Девушка пострадала за двоих -- ей придется жить с памятью о любимом, который погиб у неё на глазах.

-- Глупости, -- я повела плечом. -- Они были сослуживцами.

-- С какого перепугу она тогда так стенала? -- медсестра склонила голову набок.

-- Ну, -- подключился медбрат. -- Умоляла не умирать.

Я надолго задумалась, будто стараясь припомнить речь девушки. Хотя та крутилась в ушах и стучала по вискам. Я смогла бы повторить фразы практически наизусть, но вместо этого сказала:

-- Вроде бы они дружили. Конечно, тяжело терять знакомого человека. Разве умоляла? По-моему, заверяла, что он выкарабкается.

-- Ну, может, и так. Не особо слушала её вопли.

Медсестра быстро позабыла о скучной теме. Умирали в больнице постоянно, если верить тем заключениям, которые я усердно разбирала. Выздоровел-скончался.

Я облегченно выдохнула. Если повезет, к горю рыжеволосой девушки не прибавится запись в личное дело и наказание неизвестного рода. Но, я уверена, суровое. Прочих в Единстве не дают.

После того дня мне постоянно снился Ник. Но не милый друг и названный брат, с которым мы взламывали кабинеты или прогуливали уроки. Он стал другим: повзрослевшим, возмужавшим. И он не называл меня сестренкой, а сжимал в объятиях да робко целовал в губы.

Я просыпалась посреди ночи и долго пялилась в потолок, пытаясь унять стучащее сердце.

По какой причине именно эти сновидения? Разве я испытываю к Нику нечто большее, чем сестринскую любовь? Да и с чего? Мне никогда не нравился он как парень. Ник сходил с ума по Кристине. По крайней мере, его состояние после её отъезда красноречиво говорило об этом. А я никогда не влюблялась. И в животе не сводило от волнения, и во рту не становилось сухо. Но Ник не уходил из снов, называл меня ласково, гладил по волосам.

Наверное, частичка меня грезила о любви: попробовать на вкус, оценить, потонуть и не выныривать до последнего. Но после я вспоминала окровавленное лицо мужчины и ревущую около каталки рыжеволосую девушку со смешными веснушками. Становилось холодно, точно позабыла закрыть окно. Зачем нужна любовь, если она приносит страдания? Заставляет срывать голос, гасит огонь во взгляде. Если в ней нельзя открыться, и остается трусливо скрываться по комнаткам в общежитии? Если замуж наверняка придется выйти за чужого и с чужим провести столетие?

И я почти убеждала себя, что любовь -- это зло, разрушающее размеренный уклад нашей жизни. Но ночью мне опять снился Ник. Сердце билось по ребрам, а дыхание срывалось на хрип.

Семнадцатилетие подступило внезапно. Подкралось на цыпочках, и я ощутила себя дряхлой старухой, а не девушкой всего на год старше прежнего. Нет, даже не так. Я не взрослая, а постаревший ребенок: с детскими мечтами, фантазиями и прожорливостью до мармелада.

По какой-то ошибке старых детей тоже заставляли трудиться. Вот и я, отработав смену, пришла домой за заслуженным отдыхом. Не умываясь, легла в постель, натянула одеяло до макушки. Почти задремала, но помешал стук в дверь. Пришла Катерина. В последнее время именно она не позволяла мне забываться в безрадостных мыслях: вытаскивала из "ящика", водила в кинотеатры, кафе, музеи. Это не раздражало. Я была искренне благодарна ей за поддержку.