Алексей Молокин: «Если», 2015 № 01

А кроме Космоса и Земли, ничего и не было.

Космос. Мурашки раз в сутки. И Земля, на которую они никогда не вернутся.

Низкое солнце залило жидкой медью окна соседней девятиэтажки, плеснуло расплавом по глазам, накрыло зеленой тенью линолеум на дощатом столе, мутно вспыхнуло в пластиковых одноразовых стаканчиках, живописно развешенных на ветвях старого вяза. Мазнуло рассеянным взглядом по рассыпанным по столешнице костяшкам, выдохнуло последний свет и провалилось за высотки.

— Валентиныч, ты играешь? Нет? Тогда вон пусть Илюха садится. И Ринат. А ты махни маленько, не стесняйся, сейчас Клёст еще за одной сбегает. Сбегаешь, Клёст?

— Почему опять я?

— Потому что самый молодой. На вот… и колбаски возьми, да докторскую не бери, там одна соя, бери русскую.

— Та же соя, вид сбоку, — буркнул Клёст, удаляясь.

— Ну, у кого «баян»? [11] «Баян» — дубль шесть. При игре в простое домино с него начинают игру. Но можно и с любого старшего дубля. И вообще, с любой костяшки, если дублей на руках нет. Заходи, люди ждут…

Любители лаун-тенниса, горных лыж, пляжного волейбола, бадминтона, большого футбола, шашек, шахмат и прочих благородных игр и игрищ, не морщитесь пренебрежительно, услышав стук костяшек во дворе вашего дома, не звоните в полицию, хотя там, за столиком в тени деревьев, конечно же и выпивают, не особо таясь! Да и расположен заветный столик неподалеку от детской площадки, на которой по утрам качают руки-ноги дворники-таджики, а вечером чинно прогуливаются жильцы с собачками, собаками и собачищами. Впрочем, дети там иногда тоже гуляют.

И все-таки спрячьте ваши коммуникаторы, смартфоны и планшеты!

Ибо за этим неказистым столом люди делают то, что большинство из нас делать давно разучились, — они общаются! Лицом к лицу, как когда-то их пращуры у костров, а не по глобальной сети, как нынче. Здесь за оскорбление просто дадут в морду, без злобы, по-дружески, но не поднимут хай на весь фейсбук и не потащат в суд. Здесь все проще и естественней. И пусть их разговор кажется вам невнятным, а заскорузлая лексика и вовсе не годится для светского раута, поверьте, они прекрасно понимают друг друга.

По степени душевности домино может сравниться разве что с зимней рыбалкой, но рыбалка — это все-таки дело хлопотное, так что будем считать, что она на втором месте.

Да и холодно зимой-то, и снаряга нынче стоит недешево. В общем, ну ее, эту зимнюю рыбалку!

Возможно, вам кажется, что эти люди просто-напросто вылетели из нынешней сумасшедшей жизни. Ну что же, вы, скорее всего, правы, что с того? Они не станут рассказывать вам о своем прошлом, прошлое — свято, каким бы оно ни было, они и друг другу мало что рассказывают, но у каждого есть судьба, и судьба непростая, потому что простых судеб вообще не бывает. В большинстве своем они немолоды и уже в силу этого не слишком нужны нашему насильственно омоложенному миру.

Они грубовато-бережны друг с другом, и этим летним вечером Бог улыбается им щербатой улыбкой не то старика, не то младенца.

Может быть, когда придет ваше время, они примут вас в круг, хотя для этого нужно быть «своим». Не стать — именно быть.

Он очнулся. Двор и столик рассыпались золотистой пылью и пропали. Давнишнее лето дохнуло в затылок щекотно и нежно — и сгинуло. Только метнулся по гулким отсекам пустой космической станции дикарский, ликующий вопль: «Рыба!»

Наверное, он задремал, хотя вроде бы спать ему теперь было не нужно. Но все-таки задремал. Значит, что-то человеческое в нем еще оставалось.

Слабая людская память отмирала за ненадобностью, сменяясь новой, но самые корешки ее оказались живучими и отмирать никак не хотели.

Он все еще помнил земную жизнь, лето, столик в зарослях уже отцветшей черемухи, домино…

Женщин. Он помнил, что среди женщин встречались красивые.

Имен он не помнил. Они были неважны.

Но и эти воспоминания были какими-то неконкретными — доверчивая узкая ладонь в кармане плаща, запах утреннего кофе, затекшая рука, которую не хочется убирать, — все отрывочно и смутно, но все равно от этого становится теплее.

Хотя тепло, в прямом смысле, ему теперь не так уж и необходимо. Так же как и расчерченный координатной сеткой экран радара. Он теперь сам себе и радар, и сканер. И куда лучше, чем изготовленные там, внизу.

Надо ли помнить куколке о жизни гусениц? Впрочем, он помнил, что быть гусеницей прекрасно. Быть живой разумной гусеницей среди множества себе подобных, грызущих зеленый лист планеты под названием Земля.