Ирина Ванка: Ириада

Вы рисовали собственные миры. Некоторые из них приводили меня в ярость, некоторые в восторг. Откуда мы взялись у матушки природы? Вырастешь — поймешь? Только мы не успеем вырасти выше собственного горшка. Каких-нибудь семьдесят лет — как раз, чтобы родиться и выбрать себе место на кладбище. Кому за это низкий поклон?

Почему бы мне не спросить у вас, что есть Вселенная по замыслу создателя или по стихийному круговороту не осознающей себя силы? Кто задумал эту стихию, прежде чем поставить в ней первую точку координат? В библиотеках дурно пахнет клеем, и устают глаза от дневного света. Что за страсть нашла на людей книги писать? Для чего младенец возомнил себя венцом природы? Чтобы не чувствовать себя униженным за невежество? Разве не достаточно того, что мы способны жить в этом мире, чтобы еще искать ему объяснения?..

— Достаточно, извольте зачетную книжку на стол.

Вот и все. Игра окончена. Седой старичок с сумасшедшими глазами что-то выцарапывал гусиным пером в моей зачетке. Когда перо приблизилось к графе «оценка», я вытянула шею и напряглась. После первых трех букв «отл…» полегчало. Но за ними последовало еще что-то, а потом еще, и еще… В результате, моя оценка выразилась словами «отлет башки», после которой мне снова подурнело и в «отлетевшей башке» возникло только два вопроса. «Отлет башки» — это «зачет» или «незачет»? А точнее, «летит» стипендия вместе с башкой или «не летит»? И второй: какой же это предмет я ухитрилась сдать на «отлет башки»? Но зачетку захлопнули перед моим носом, а спросить я постеснялась.

Потом мне доходчиво объяснили, что «отлет башки» — это вовсе даже не оценка, а диагноз: первая стадия атрофии интеллекта. Что рецепт мне оставят на столе, а лекарства придется принимать самостоятельно. Переэкзаменовка же случится после того, как моим организмом будет принят и усвоен последний лекарственный препарат. Через полчаса они освободили мою квартиру, оставили в ней привычный беспорядок. Оставили в этом беспорядке стопу книг и список литературы, которую я должна была «принимать». Плюс ко всему, украли иров будильник, который тащил за собой время, поэтому время мое остановилось, и я решила использовать его для лечения. Но когда я пыталась схватиться за учебник, чтобы облегчить себе задачу, буквы растворялись в белизне страниц. Приходилось читать пожелтевшие оригиналы с автографами. После первой стопки текстов мне расхотелось жить, после второй — захотелось сбежать в лес и поселиться в пещере, после третьей — наступило полное отчаяние и я впервые приняла яд, но яд не помог. После пятой — жизненные силы вернулись ко мне, после шестой — опять расхотелось жить… после десятой я поняла, кто спер будильник, после одиннадцатой — придумала, как его вернуть, после двадцать второй — опять приняла яд.

Как часто я испытываю потребность навести порядок в квартире. Всё выскоблить, выгладить, сесть за чистый стол в нарядной одежде перед чистым листом бумаги и сотворить что-нибудь светлое и прекрасное. Чтобы это действительно было светлым… а не пародией. Но кто же виноват, что герои разбегаются по углам, что за ними надо гоняться непременно в лохмотьях по грудам хлама и мусора, по пыльным полкам и горам немытой посуды. Кто же виноват, что задержать их можно только на жеваном клочке бумаги огрызком карандаша.

Но сегодня счастливый день. Сегодня есть чему порадоваться и надо успеть это сделать, потому что завтра, может быть, радоваться будет нечему. Во-первых, бочка Диогена так и застряла в подъезде. Ее утащила соседка с верхнего этажа, способная втиснуть в свои двери что угодно, лишь бы за это не платить. Ей пришлось платить за ремонт моей прихожей, когда «тонна» квашеной капусты протекла на потолок и разукрасила обои ручейками с запахом тухлятины. Ир разыскал историческую емкость и вернул хозяину, разумеется, вывалив содержимое на пол.

Сегодня действительно счастливый день. В такие дни сбывается все, о чем мечтаешь, но не смеешь надеяться. Пусть миллион стихий обрушатся на голову, мне уже все равно — сегодня я получила приглашение на Тот Свет. И не лет через двести «с вещами», а сейчас, сию же минуту. Пергамент с приглашением был подписан многими гостившими у меня недавно светилами философии и составлен по всем правилам подачи милостыни: от высочайшего соблаговоления до непременного обязательства вышвырнуть меня обратно, как только я снова провалю экзамен. На этот счет я была абсолютно спокойна. Ир же разволновался не на шутку. Он отдал мне приглашение с одним условием, что оставлю ему документ, в котором отрекусь от попыток достигнуть совершеннолетнего возраста, прежде чем попаду «туда-а-а…». Он здорово струсил, что я не вернусь, и решил на всякий случай меня исповедать. Но этот бестолковый «разум» так и не понял за время нашего знакомства, чем меня можно напугать, а чем нельзя. Итак…