Юрий Фатнев - Ладья Харона

В эту последнюю ночь в родительском доме снились ей горы галилейские. Плыла она по воздуху над золотыми склонами. Для нее одной цвели полевые лилии, маки, нарциссы, хризантемы.

Лот вернулся один. Родственники не поверили. Осмеяли его. Как это — город будет уничтожен, если никакого вражеского войска поблизости. Что–то с головой твоей стало, Лот! Заговариваешься…

Да и сам Лот не испытывал большого желания оставлять свой дом на разграбление содомлянам. Тогда мы силой вытолкали его наружу. Прощай, наш недолгий приют. В последний раз я оглянулся на два кипариса, по которым вчера догадались, еще не заходя в дом, что у Лота две дочери на выданье. Вдохнул запах смолистой хвои. На пригорке отчаянно жестикулировали сосны, словно порываясь следовать за нами. Но корни их крепко держала содомская почва.

Мы бежали из Содома так: Ангел с черным крылом вел упирающегося Лота, я сжимал руки дочерей. За нами плелась Иераса.

Все были голодными. В Судный День Йом Киппур не полагалось есть. К тому же Йом Киппур совпал с субботой. А всем известно: когда приходит Шаббат, даже огонь разводить не разрешается…

Перед нами была такая безотрадная равнина, лица девушек были так несчастны, что мне захотелось хоть чем–то скрасить их исход из Содома.

Тотчас на нашем пути заколыхались голубые, розовые, лиловые, оранжевые ирисы! Их было столько, что приходилось выбирать лазейки между цветами для того, чтобы ступить. В глазах моих спутниц вспыхнуло восхищение. Они мгновенно забыли о беде.

— Перестань! — хмуро бросил мне товарищ, не оборачиваясь. — И так трудно, а ты еще забавляешься.

Ирисы пропали. Зато вместо них рожденный мрачным настроением Ангела с черным крылом под самое небо вымахал ливанский кедр, лохматый от воронья.

— Перестань! — бросил на этот раз я.

И кедр исчез прежде, чем всполошилось воронье.

Содом остался далеко позади.

Ангел с черным крылом отпустил руку Лота. Тот несколько раз встряхнул ее, пошевелил пальцами. Занемела, небось. Дернул головой, собираясь оглянуться, но мой спутник предугадал это движение. Успел предупредить:

— Не оглядывайся! Иначе погубишь душу! Спасенье найдешь на горе! Не отдыхай!

Слова были жесткими, отрывистыми, как инструкция. Они и не могли быть иными: с минуты на минуту должна была начаться атомная бомбардировка Содома и Гоморры… Надо было раз и навсегда проучить зарвавшееся человечество. Назад, к животному состоянию пути нет! Мы не располагали временем, чтобы прочесть праведнику курс физики. В лучшем случае могли намекнуть, что Господь прольет на провинившиеся города дождем серу и огонь, как позже и запишут в Библии.

И взмолился Лот, дрожащий от страха и усталости, своему благодетелю:

— Владыка! Ты спас меня не для того, чтобы погубить. Сил моих не хватит достичь горы. Но на пути — городок. Укроюсь в нем и, может быть, останусь жив.

И пообещали мы оба пощадить Сигор.

Душа людей — раскрытая страница для нас. Сейчас меня интересовала Лия.

Давно это началось. У нее были другие глаза. Она видела то, что было скрыто от других. А может быть, остальные считали чудо не стоящим внимания. Нет! Лия помнила, что за сосной на пригорке открывался другой мир. Она слышала журчанье реки. Не видя ее, однажды машинально зачерпнула пригоршню воды и плеснула себе в глаза. Тогда и различила розовые цветы. Ощутила запах, сделавший ее тело невесомым.

— Лия! — кричала где–то далеко Мааха. — Куда ты делась, дура?

А она плыла над розовой долиной, не удивляясь, что это возможно.

Старшая сестра нашла ее у сосны.

— Ты почему не откликаешься?

— Я была далеко, — виновато оправдывалась Лия. Ей было стыдно перед другими людьми за то, что она не такая. «В семье не без урода» — слышала она не раз. А еще — «худая трава», которую следовало выполоть, да все недосуг. Так жила Лия. Только отец не осуждал ее. Сам был такой. Ночью ему казалось — звезды текут сквозь него. Он давно открыл для себя во времени сезон грез. И знал, что Лия тайком купается в той же несуществующей для других реке, что и он.

И вот она бежала против воли своей в жестокий мир без розовых цветов и загадочной реки.

В невообразимой дали, а может быть, в пяти шагах от нас, ведь пространство — не столь природная категория, сколь категория человеческого восприятия, короче, где–то в таинственных недрах ВХИ Сатана не сводил глаз с экрана. Он снисходительно улыбался: пускай спасется Лот… Пускай уцелеют и дочери. А вот жена может помешать осуществлению задуманного плана. Ее следует устранить. Как? Он улыбнулся еще лучезарней. Ах, да она сама подсказывает способ. Ангелы запрещают беглецам оглядываться. А ей невтерпеж. Надо заставить ее оглянуться. Спишут на женское любопытство…