Юрий Фатнев - Ладья Харона

Лот, перехвативший мой взгляд, заметил, что младшая дочь — вылитая его сестра, ну та, что вышла замуж за Нахора. Дочки вот–вот покинут своего отца: он уже приглядел им мужей.

Младшую дочь в семье считали дурочкой: Лия сочиняла песни, обращенные к Азарии, грубой скотине. Он долго не выказывал ей своего расположения. Его привлекали более развязные, покладистые девахи, склонные ценить его шуточки и не отталкивать блудливые руки. Азария хвастался, что любую из них на спор донесет на своем хрене хоть до Капернаума, ведь хрен его тверже дерева ситтим, годящегося на светильники для храма. Впрочем, этого не отрицали и его мимолетные подружки. Не одну он заманил своим светильником в ежевичный лог. У Азарии, на взгляд содомлян, был один существенный недостаток: брезговал мужеложством и этим уступал Поцу.

Лия выражала себя только в песнях. Ее настроение в них часто менялось. Грусть и радость, смелость и робость сменяли друг друга.

Она плакала и смеялась, сочиняя свои песни. Воображала, что идет с Азарией по тропинке, над которой нависают финики, гранаты. И она не знает, куда их собирать…

Она ужасалась своему бесстыдству. Но странное дело — песни, какие она сочиняла для одной себя, давно уж витали над всей Галилеей. Продирались сквозь колючки чертополоха на золотую гору Табор, откуда так далеко видно. Отголоски их порой доносились до нее, и Лию кидало в жар! Вдруг кто–то дознается и уличит ее в постыдном?

В Содоме все прекрасное считалось мерзостью. Такие люди жили в нем. Они забили бы камнями того, кто заставил обычные слова взлететь над их низменной жизнью.

И опять страх и уныние овладевали ею.

Они отступали, когда она мечтала о далеких краях. Чаще всего почему–то о Кесарии. Подольше бы от Мертвого моря, где в пещерах сидят потерявшие вкус к жизни старцы и сочиняют небылицы о ней, осуждая ее за грехи, о которых она не имеет понятия. Как темно в их душах!

Все я знал о младшей дочери Лота. Старшая — Мааха — меня не интересовала. Завидовал Азарии: к нему обращалась в своих бесхитростных песнях Лия.

Мои мысли спугнул многоголосый гомон, донесшийся снаружи. Скоро он превратился в рев:

— Лот! Лот!

Что еще стряслось в Содоме? Почему хозяин этого дома понадобился сразу стольким людям?

Лот вышел к толпе и тут же запер за собой дверь. Словно вязкий туман, зыбилась человеческая масса, обволакивая его дом. Весь город от мала до велика собрался здесь. На Лота дохнуло едким зловонием немытых тел, мочи, блевотины. Из пастей, где торчали гниющие клыки, вместе с брызгами слюны посыпались вопросы:

— Лот! Лот! Что за гости у тебя? Что за люди?

Не успел он ответить, что его гости — чужестранцы, как все это клубящееся месиво задвигалось, зачесалось, заелозило. И снова крики:

— Где люди, ночующие у тебя?

— Лот! Лот! Пусти их к нам!

Содомлян сжигала похоть. Они вопили, извиваясь, как черви:

— Выведи гостей, Лот! Мы познаем их!

Напрасно напоминал он, что грядет Йом Киппур и обычай велит примириться даже врагам… Его не желали слушать.

«Се свободные люди, — горько воскликнул про себя Лот. — Все путы пали с них!»

И решился несчастный на последнее, чтобы не совершился еще больший грех:

— Видели моих дочерей? Возьмите их! Творите с ними зло! Но не трогайте путников, нашедших у меня приют!

И сам содрогнулся от своих слов. Но вызвал ими только новый гвалт:

— Бесстыжий пришлец! Без году неделя, как явился в Содом. Он еще смеет судить нас! Хватайте его! Праведник сыскался!