Юрий Фатнев - Ладья Харона

— Держись крепче за хвост, — посоветовал Экзюпери Замышляеву, — а то упадешь…

Он надвинул на глаза защитные очки, улыбнулся, и они полетели.

Сквозь прозрачные крылья мрачно синели дождевые тучи. Вспыхнула радуга, как отблеск улыбки… Многое Замышляеву было в новинку. До полета они успели переброситься всего несколькими фразами.

— Новая конструкция, — объяснил Антуан. — Кабина только для пилота. Эта серия называется «Ладья Харона»…

— При чем здесь Харон?

— Самолеты этой серии используются в основном на трассах сновидений. Также доставляют праведников в рай, а грешников в ад…

— Или — или?

— Нет, почему же… Есть для измученных душ вполне приличное место… Печаль Очей. Как раз между двумя конечными пунктами. Аэродрома там нет, но иногда я все же делаю посадку. Вместо колес у «Ладьи Харона» имеются лапы- присоски, позволяющие садиться где угодно.

Экзюпери добавил еще, что не стоит удивляться, если перед ним во время полета пронесутся какие–то картины его прошлой или будущей жизни, в том числе цветные клочья снов. Разрывы между ними объясняются просто — воздушные ямы…

Замышляева беспокоило не это. К разрывам в сюжете он относился с пониманием. Вполне терпимо. Сам использовал их не раз. Писать все подряд — скучища. Любой читатель окочурится. Лишь бы не сдуло встречным потоком воздуха и не закоченели пальцы, вцепившиеся в хвост самолета.

И все–таки пассажир был преисполнен благодарности к этому неугомонному французу, и после своей загадочной гибели не оставившего авиацию. Если бы не он… Страшно представить, что случилось бы с Замышляевым, если бы в свое время, кажется, еще в Гробске, когда он жил на квартире у Карповича, не попалась ему на глаза «Планета людей» Антуана де Сент — Экзюпери благодаря Саше Шалопаеву. Тогда бы он просто не знал ничего об этом летчике и писателе. Экзюпери никогда бы не явился ему, и Замышляев безо всякого выбора угодил в ад. А так он летит в Печаль Очей. Что это — город, поселок, туристская база или еще что- нибудь? Ладно. Узнает на месте. Только бы дальше от того, что у них произошло с Евой…

И собственная жизнь начала разворачиваться перед ним, как роман, существующий помимо его воли, вторгающийся без позволения автора в почти готовую рукопись о Содоме и Гоморре, разламывая ее на части, о которых он и не помышлял прежде. И только с началом не ладилось. Какие–то разрозненные фрагменты. Ах да, Экзюпери предупреждал… Воздушные ямы…

И предстало ему в некоей глубине, теперь близкой его глазам, древо.

Кривое и обшарпанное, с шелушащейся серой корой, оно росло в самом центре Иерусалима, неподалеку от того места, где оранжево пучеглазился в сумерках ресторан «А хули вам», основанный эмигрантами из Гробска.

Никто не обращал внимания на это древо. Может, его даже не было или являлось оно не каждому… Ежели попадалось кому–то на глаза и тот собирался его срубить, всегда что–нибудь случалось: сердечный приступ, топор валился из рук или просто оно забывалось… Город рос вокруг и становился невольной защитой ему, загораживая непонятное древо от возможных посягательств.

И вспомнил Замышляев: примерно лет шестьдесят назад или немногим больше, в сумерки элегантный молодой человек с блестящими глазами, одетый в белый костюм, остановился возле древа и, с опаской оглянувшись по сторонам, помочился на него. И ожила осина. И тридцать сребреников зазвенели на ней вместо листьев. И судорога прошла по телу висящего Иуды. Молодой человек, мгновенно вытянувшись почти вдвое, разжал петлю на горле предателя. Тело рухнуло в целительную лужу.

Петля раскачивалась в небе, хватая воздух полным ртом.

— Нечего прохлаждаться, — нетерпеливо похлопал молодой человек по плечу Иуду. — Есть дельце для тебя в чужих краях…

И превратился сам в Черного Кобеля с глазами огненными, а Иуду превратил в вошь. Завсегдатаи «А хули вам» или другого питейного заведения, находившегося здесь, как по команде, повернули головы к окну, за которым промелькнуло в воздухе некое длинное, темное тело, очерченное зеленым огнем, и скрылось во мраке. Они заспорили между собой, что это могло быть, и долго не могли прийти к какому–либо выводу.

— Перепились мы, братцы, до чертиков! — наконец уразумел один.

И все легко с ним согласились.

Лет десять–пятнадцать спустя предстал перед Господом Ангел с черным крылом.