Ганнибал - Лиловый (II)

— Нужно открыть закованным глаза, — лихорадочно вторил ему Кандиано. — Преступники в Централе должны быть остановлены…Вы со мной, Теодато?

— Я с вами, — серьезно ответил тот. — Я с вами до конца.

— Отлично. Начать стоит с малого; необходимо распространить слухи. Слухи — действенное оружие. У Фальера действительно нет никаких доказательств, а даже если он и сфабрикует их, миллионы закованных уже не поверят ему.

— Люди вообще склонны верить не своим глазам, — буркнул Теодато, — а скорее словам других людей.

Жизнь встала с ног на голову.

Нанга родился почти пятьдесят лет тому назад в особняке Дандоло: мать его была горничной, и ни у кого не вызывало сомнений, что только что явившийся на свет бездушный также будет служить господам Дандоло, как его родители. Нанга еще мальчиком помогал матери убираться в особняке и знал здесь каждый закоулок; хотя старый господин Дандоло уже умер, а его сын (отец Теодато), бывший на два года старше Нанги, предпочел удалиться в монастырь вместе со своей женой, Нанга отлично помнил их лица и голоса, так, будто в последний раз виделся с ними лишь вчера.

Госпожа Дандоло была слаба здоровьем, и с первых дней юного Теодато воспитывала кормилица, а потом, когда мальчик подрос, его отец сам поручил Нанге заботиться о нем. Нанге тогда было около двадцати лет. Надо думать, сперва подобное поручение его совсем не обрадовало, у молодого бездушного были свои планы на будущее, однако шли годы, и Нанга привязался к юному шалопаю, который до тех пор, пока не открылся его талант вычислителя, куда больше времени проводил в обществе слуг, нежели с собственными родителями, и страшно интересовался всем, что считалось неприличным в Централе (например, электрический фонарь, с которым конюх Чегито ходил чистить стойла). Нанга до сих пор помнил, как однажды юный господин Теодато был им застукан в дальнем уголке сада, где старательно расковыривал стащенные батарейки и весь уляпался электролитом.

Поскольку собственной семьи Нанга так и не завел, господин Теодато незаметно занял в его сердце место родного сына.

И вот теперь жизнь встала с ног на голову, старый особняк Дандоло сгорел дотла, а господин Теодато пропал без вести, и на площади Централа объявлено было, что он оказался предателем и что карательный отряд пристрелил его.

Как бы то ни было, пуля, долженствовавшая оборвать жизнь юного господина Теодато, прожгла здоровое отверстие в груди Нанги и вот уже много дней причиняла ему мучительную боль. В первые моменты, услышав эту страшную весть, Нанга потерялся, не понимал, что ему делать, позволил другим бездушным увести себя; ему сказали, что уцелевших после пожара слуг Дандоло выгоняют из Централа, они теперь безработные и должны сами обустроиться, но Нанге это было все равно, потому остальные, пожалев его, — все они знали о его отношении к молодому господину, — забрали его с собой, и сердобольное семейство повара Гваны приютило его в своем доме. Нанга, как им казалось, сошел с ума, он часами просиживал на стуле в одной из комнат и молчал. В голове у Нанги ворочались мысли. Наконец мысли уязвили его в темечко, и Нанга в один прекрасный день сорвался с места и побежал; его едва успели перехватить на улице. Он орал, что господин Теодато не останется неотмщенным, и заявил, что убьет Фальера.

Это уже было самое очевидное помешательство, так что Нангу пришлось запереть. Он будто бы немного успокоился, пришел в себя, но все еще гневно вскакивал при одном лишь упоминании имени Наследника; потому в доме повара Гваны никто не решался больше даже заикаться про Централ.

По крайней мере, состояние Нанги будто бы немного улучшилось, можно было жить дальше, и самому Гване стало казаться, что жизнь пошла своим чередом. Они с женой и двумя старшими детьми работали по шестнадцать часов в сутки, пока младшая девочка, от рождения горбунья, присматривала за Нангой и готовила еду, и ничего удивительного, что спать они ложились рано и спали крепко; Нанга в это время, как сторожевой пес, обычно продолжал сидеть внизу, в темноте, и как будто ждал чего-то, и поскольку он никому не мешал, остальные позволяли ему.

Но в ту ночь, уже на рассвете, случилось странное событие, всполошившее Гвану и его семью. Нанга, как всегда, сидел в своем кресле и клевал носом, — он засыпал только под утро, — когда раздался негромкий стук в дверь. Не задумываясь, Нанга поднялся и пошел открывать, ему спросонья не пришло в голову, что время неурочное для нежданных посетителей, а на пороге стоял призрак.