Франсуа Делоне - Нельзя оставаться людьми

Знаете, что такое «на капельку быстрее света»?! Не дрожите? А мы — очень. Представьте, что висит у Вас красивая картина. Всегда висела. Вы смотрите на нее каждый день. Каждый день представляете, что Вы можете там, в картине, гулять. Вы бы хотели. Там хорошо. Но Вы твердо уверены, что это невозможно. Картина нарисованная, Вы это абсолютно точно знаете. Никто и никогда там не гулял. И вот сегодня Вы смотрите на нее, мечтаете. Тронули её за раму, а она возьми и дрогни. На капельку ожила, чуть-чуть оттуда ветром пахнуло. Но это правда, это не показалось! Скорость света, железобетонная, нерушимая во веки веков граница, дрогнула сегодня. В руках у нас дрогнула.

— Ну что ж, — сказал Мерк, — надо еще жахнуть.

— Знаете что, мальчики. По-моему, кроме как жахнуть, стоит еще повторить те эксперименты, что на Тристе проводились.

Когда-то давно на Тристе была наука. Уже на закате, наука, пытаясь выжить, сделала свой последний ход. Как и все динамические системы, предчувствуя старость, наука стала укрупняться. Так делали динозавры, так делали дирижабли. Укрупнение — вестник заката динамической системы. Потоки иссякают, поворачивают не туда, засоряются русла. Если потоки начинают чудить, то быть беде.

Экспериментальные установки достигли чудовищных размеров, теории приобрели гротескные, вычурные формы. Знаний стало много, не поднять человеку. Управление наукой оказалось в руках администраторов и проходимцев, далеких от целей науки, от её предназначения. Администраторы преследовали личную выгоду, используя заработанный наукой когда-то авторитет.

Не быть, а казаться — таким стало кредо науки. Наука прихорашивалась, красила губы яркой помадой, подтягивала лицо и наряжалась в красивые платья, словно старуха, которая хочет казаться юной, и мелодично смеется за столом дурацкой шутке министра, показывая белоснежные вставные зубы. Но годы её ушли, смех перебивается кашлем, а зубы, зубы приходится постоянно лечить. Приходится покорно принимать обидные оплеухи от новых президентов и царей, лишь бы не гневались и дали денег на ботокс и на сладкое. Приходится привыкать к мысли, что ты уже не нужна и тебя пока еще терпят. Терпят, удивляясь своему терпению. Может в детстве их учили, что наука хорошая.

Пытаясь казаться оригинальной и свежей, стремясь пустить пыль в глаза, обмануть, одурачить и заработать на обмане, наука шарила по своим пыльным чуланам, находила старые свои открытия, древние достижения, выбивала из них пыль, перекраивала и выдавала за новые. Старость сама по себе унизительна, но вместе с нуждой старость становится вовсе жалким зрелищем. Царевна-мошенница, императрица-побирушка. На Тристе сказали бы, что это закономерно: рожденное должно умереть. Жила так, пока всем хватало. А как перестало хватать, науку погнали со двора.

Перед смертью тристанская наука стала гигантской и рассеянной. Бренча опухшими коллайдерами, гравитационными интерферометрами, проектами заселения Марса, подволакивая «теорию всего», она таскала себя по улицам в поисках пропитания. Её одолевали научные журналы, присосавшиеся за ушами, сросшиеся с ней. Из науки сыпались тоннами бесполезные научные статьи. Удачно насытившись, наука сидела на тротуаре и осоловело смотрела на научные конференции и круглые столы, которые, словно мартышки, водили вокруг хороводы. Заседания, дискуссии и какие-то невнятные смутные съезды, плешивыми воробьями рассаживались у нее на коленях и с оптимизмом чирикали, как ей жить дальше. Она закрывала глаза. Хотелось покоя. Вспоминалась веселая зубастая юность. Иногда в юношеские воспоминания врывалось мерзкое чириканье и визг. Взгляд науки становился осмысленным, наворачивались слезы. Плакала и злилась на свою немощь. Уставала, забывалась, успокаивалась. Когда и как умерла наука — никому не было дела. Мартышки и воробьи еще долго прыгали по трупу, будто ничего не случилось, будто она жива. Администраторы продолжали делать вид, что управляют, сдавая коллайдеры в аренду под склады, развлекая прохожих чтением лекций в нарядах клоунов, показывая научные фокусы. А что еще они могли? За потоками надо было следить.

— Стреляй, Мерк! Дай им жару! — крикнул Аст. — А на Тристу надо лететь. Мне тоже кажется, что стоит там повторить.

Конечно надо лететь. Гигантские установки на Тристе показывали порой странные результаты. Следы тех экспериментов сохранились в сумбурных отчетах. Там тоже дрожала скорость света. А может это была всего лишь неисправность оборудования. Надо лететь и проверять. Особенно интересно, что тристанцы не располагали такой энергией, с какой мы сегодня кололи астероид. Что там у них было? и было ли? Надо отправиться туда, воспроизвести условия тристанских экспериментов и всё выяснить.