Станислав Грабовский - Очень гадкая книга

Есть ещё одно «ещё». Вернее оно появилось. Может, Сержант и потерянный патрон из нашей обоймы, может, и те, над кем сейчас колдуют, как поколдовали над Сержантом, тоже. А может, и нет. Дело в том, что теперь очевидным становится один неожиданный момент. Оказывается, мы ещё кое в чём просчитались — то, что сделали с нашими телами, на выходе оказалось не тем, что ожидали. Наш мозг, столкнувшись со всеми этими имплантантами внутри нас, призванными на порядок увеличить наши человеческие способности, а вернее, наш мозг, столкнувшись с самими этими увеличенными способностями, и восприняв их как «свою», подчинённую ему систему, стал, и наверно лучше не выразиться, мутировать. И если вначале это было незаметно, не чувствовалось (как, например, только что с этими пограничниками: и моё поведение, и моя физическая реакция, и расчет, и сами механические действия — всё это было моё, но в тоже время ещё вчера я не смог бы этого проделать так чётко), то теперь с каждой минутой происходило что-то удивительное. Только что меня удивило, что я стал слышать щебет птиц на улице, а сейчас я умножил про себя триста пятьдесят восемь на двести шестьдесят шесть, проверил полученный результат на компьютере, и уже в следующее мгновение мне даже проверять такие вычисления не возникало желания, потому что я просто знал, что это так. Я смог без ошибок называть любой символ после запятой в числе Пи: сто тринадцатый, семисотый, тысячный. У меня в пакете лежали сим-карты мобильного Интернета, я с лёгкостью «увидел» через пакет их штрих-код. За долю секунды я смог определить не только возникшее и нарастающее беспокойство, но и причину этого беспокойства — десять человек пограничников, точно таких же, как те двое, что валялись у меня за стенкой, прочёсывали территорию вдоль границы в нескольких часах ходьбы до меня. Как из темноты, мне то и дело выплывали их лица и силуэты с автоматами наперевес. И в следующее мгновение я уже знал: когда я с ними встречусь, что я с ними сделаю, и как я это сделаю, чтобы никто не узнал, кого они встретили, и что с ними произошло. И многое, многое другое стало мелькать перед моими глазами, множимое нарастающими внутри меня способностями, пугающими меня своей самостоятельной жизнью и неподконтрольной моему разуму природой. Я завис, боясь пошевелиться; меня пугали те процессы, которые должны были произойти у меня внутри, пошевели я рукой или ногой. Как только я стал чувствовать, как бьётся моё сердце, через пятнадцать секунд я стал слышать его. Я стал слепнуть, а через несколько секунд перестал видеть вообще, и страх всех этих ощущений параличом стал заполнять всё моё существо. Из последних сил я опустился на колени, сложил руки на груди в молитве, и обратился к Богу. Я умолял, чтобы он спас меня; обещал, что больше никого в своей жизни не обижу! Я просил дать мне сил совладать со своим состоянием; просил насадить мне мысль, которая станет для меня опорой… И тут подумал о встроенных в меня регуляторах. Как только подумал об этом, резко почувствовал улучшение, зрение стало восстанавливаться, я развёл руки в сторону, покрутил ими, — удивлённо, без страха разглядывая то одну, то другую, — руки казались мне какими-то диковинками. Я поднялся на ноги, посмотрел на них. Странные ощущения отдавались от каждого движения: я весь скрипел, как будто я был набит полиэтиленом. Смогу ли я контролировать теперь всё это? И мне пришёл ответ, что да, и что это не заставит себя долго ждать. И действительно, всё как-то кругом стало успокаиваться, погружаться в тишину. Или это очередная волна чего-то? Нет. Мой разум подстроился, охватил всё своей чудовищной хваткой, стал, наконец, моим другом, мной, я стал разумом, я снова стал разумным существом… Очень разумным. Эмоции, раньше только кое-как волновавшие тело, теперь ощущались физически, мощно, гуляющими различными ощущениями по всему телу: по рукам, ногам… Я включил на компьютере музыку, и тело отозвалось на неё волнами мурашек и мультипликационными бликами перед глазами.

И вот, всё, что мне необходимо теперь было делать, вся моя миссия престала передо мной, как раньше я мог наблюдать лишь пространство вокруг себя. Я стал убийственно спокойным, высокая степень концентрации давалась мне легко, без усилий, как нечто само собой разумеющееся. В какой-то момент мне показалось, что я уже собой не управляю, но что-то внутри меня навязывает мне свою волю и управляет мной. Но это было не так. Просто принимаемые решения заходились колоссальным количеством мыслей и аргументаций, которые непривычно были удерживаемы и осознаваемы в один момент. То, вдруг, привычный ход мысли раздвоился, а затем и растроился — и три потока мышления стали обслуживать каждую ситуацию, выдавая всякий раз свою победоносную мысль. Только что мне пришло знание, путём логического вычисления, а следом и прозрение, где моя дочь, и как я спасу её, и с ней многих других девочек и мальчиков, уготовленных на убой нашей аристократии. Я знал — моя семья будет в земле Счастья. Многое я стал способен вычислить, бесконечное разнообразие событий узреть; всякая географическая точка или человек, помыслимые мной, тут же обрастали сетью причинно-следственных связей с различными объектами и явлениями в пространстве и времени, но я ни где не находил своей смерти — вопрос, который на фоне происходящего тут же меня взволновал, в своём единственном числе оставался без ответа. Я знаю, что погибну; логично, что если я буду двигаться и двигаться в этом своём направлении, смерть станет моим конечным пунктом назначения, но знать это неконструктивно, поэтому, наверно, я не могу это «увидеть» — где, как. Таково теперь стало чудовищное свойство моей новой натуры.