Гильермо Дель Торо - Форма воды

– Он такой приятный человек, – Лэйни презирает дрожь в собственном голосе. – Ждал две недели, чтобы получить назначение…

– О чем я и говорю. Ты не знаешь на самом деле, о чем ты говоришь, ведь так? Каждый, кто проходит через эту дверь, несет с собой прошлое. Разве с тобой все иначе? Позволь мне рассказать тебе кое-что о приятном старом художнике мистере Гандерсоне. Он работал у нас… пока не был арестован за безнравственность. Сюрприз? Сюрприз. Поэтому когда ты врываешься сюда, когда у меня другие люди, и говоришь «мистер Гандерсон», то именно об этой истории они вспоминают. Это не упрощает мою жизнь. Много лет только я в этом городе работаю с мистером Гандерсоном, просто из доброты. Позволь мне сказать тебе кое-что еще. Его рисунки? Они бесполезны. Они хороши, да. Только устарели. Они не продают. Две недели назад он принес мне то красное уродство. Тогда я попросил его переделать все в зеленых тонах, только потому, что мне не хватило духу сказать ему правду. С ним покончено в нашем бизнесе. По крайней мере, от меня он получает частичный гонорар. Итак, Элейн, и кто «приятный человек» после этого?

Лэйни больше не знает.

Берни выдыхает с облегчением, поднимается, и аккуратно ведет ее к двери, а по дороге инструктирует – передать мистеру Гандерсону, что у мистера Клэя срочное дело, но что он может оставить свои рисунки.

Таким образом плохие новости мистер Гандерсон получит позже, в бухгалтерии.

Лэйни ощущает себя ребенком, она кивает, точно хорошая девочка, принужденная улыбка мнет ее лицо и напоминает о доме, где за обеденным столом надо делать вид, что все хорошо.

Когда она возвращается в лобби, Джайлс встает, оправляет одежду и шагает к ней, портфель качается в его руке. Лэйни торопится к столу, точно солдат к окопу, и выбирает в богатом инвентаре извиняющийся тон и прилагающийся к нему сценарий: мистер Клэй занят в связи с непредвиденными обстоятельствами; нет, я не знала, это моя вина; сожалею; не оставите ли вы работы мне, я уверена, что мистер Клэй посмотрит их.

Она гадает, не то же ли самое чувствует Ричард – когда твое сердце все сильнее каменеет с каждым словом. Джайлс разбивает этот камень, начав расстегивать свой портфель, принимая ее откровенную ложь вовсе не потому, что верит ей, а потому, что не хочет расстраивать Лэйни.

Забыть, что говорил Берни о безнравственности.

Джайлс Гандерсон – добрейший человек, которого она когда-либо встречала.

– Стоп, – это слово звучит так, словно его произнесла она, и губы ее двигаются.

Только как может подобный неуместный возглас явиться из уст женщины, ослепленной паром от утюга, прижатой к земле весом пышной прически, оглушенной ритмичным стуком изголовья кровати о стену? Но ее голос продолжает звучать, заглушая неистовствующие телефоны и бурчание новых визитеров, так что она единственный раз может отдать предпочтение человеку, который сам ничьим предпочтением не является.

– Оно им не нужно, – говорит она.

– Им… – Джайлс поправляет очки. – Прошу прощения?

– Они не скажут вам. Но оно им не нужно. И никогда не будет нужно.

– Но это… они просили зеленого…

– Если вы оставите это у меня, вам выплатят частичный гонорар. Но это все.

– …и оно настолько зеленое, что я не сделаю зеленее!

– Но я не думаю, что вам следует так поступить.

– Мисс Стрикланд? – Джайлс моргает. – Миссис Стрикланд, я имею в виду…

– Вы заслуживаете лучшего. Вы заслуживаете людей, которые будут ценить вас. Заслуживаете места, где вы можете гордиться тем, кто вы есть.

Ее голос звучит властно потому, что Лэйни говорит не только для Джайлса Гандерсона – она это понимает, – она говорит еще и для Элейн Стрикланд, которая заслуживает жить там, где гордость вовсе не редкий дар.

И вновь молодая женщина и стареющий мужчина становятся единым целым, ведь оба они «неполноценные» по мнению людей, не имеющих права выносить приговор. «Кляйн&Саундерс» – стартовая точка, и не более того.

Он треплет бабочку, пытается что-то сказать, но она продолжает кивать, побуждая его, все жестче и жестче, сделать правильную вещь: уйти. Он обреченно вздыхает, смотрит на портфель, затем вздыхает еще раз и глядит прямо на нее, глаза блестят от слез, а усы изгибаются над храброй улыбкой.

Он протягивает портфель. Не рисунки. Портфель целиком.

– Для вас, моя дорогая.

Она не может это принять, конечно не может!

Но голос Джайлса подрагивает точно так же, как недавно дрожал ее собственный, его импульсивный героизм не отличается от ее собственного, и в словах читается мольба – забрать у него тяжкую ношу целой жизни.