Вячеслав Рыбаков - Наш городок (Файл №224)

— Да.

— Помнишь, как улыбнулся мистер Чей­ко?

— Да, — сказал Молдер после едва уло­вимой паузы. — Помню.

Мистеру Чейко было неприятно. Он не ис­пытывал душевной боли (он давно уже ни­когда и ни по какому поводу не испытывал душевной боли), ему не было одиноко (со времен войны и одиноких блужданий по джунглям Новой Гвинеи, когда он наелся оди­ночеством досыта, это чувство перестало по­сещать его), он даже не тревожился. О чем тревожиться, когда прожита такая жизнь? Но ни малейших посягательств на свою роль он не терпел, как и прежде. Гордость в нем была еще вполне жива.

Пустота в доме не бросала вызова гордос­ти и не противоречила ей. Пустой дом — в этом было нечто величественное. Только слу­ги и он. Он знал: за глаза его зовут куриным богом. Странно, но ему это льстило. Ему льсти­ло все, что могло хоть каким-то боком смахи­вать на лесть. У него была устойчивая психи­ка, наилучшая для людей у власти: то, что иной заморыш воспринял бы как издевку, или оби­ду, или иронию — мистер Чейко принимал как очередной орден. Этот заезжий хлыщ из ФБР, помянувший Гитлера, сам того не ведая, нынче польстил мистеру Чейко так, как уже давно никто не льстил. Умный парень, сразу решил о нем мистер Чейко утром. Несомнен­но, этот Фокс Молдер принесет нашему го­родку огромную пользу. Его прекрасные ка­чества в равных пропорциях перейдут ко всем жителям Дадли, который мистер Чейко дав­но уже привык считать своей маленькой им­перией.

С агентом и его напарницей следовало ра­зобраться в первую очередь.

Но сейчас перед мистером Чейко, волну­ясь и говоря торопливо и чуть сбивчиво, сидел в полутемном холле доктор Рэндолф и чего-то хотел. Как всегда, каких-то пустя­ков. Чего-то неважного. «Почему они все ничего не понимают, — с легким, давно уже вошедшим в привычку, удивлением думал мистер Чейко. — Почему, если оставить их без присмотра, у них ничего не получается? Почему, стоит хоть на минутку дать им волю, поручить самим что-то сделать или чего-то не сделать, как они городят глупость на глу­пость — и потом в панике и детской обиде на то, что ими плохо руководят, прибегают к мистеру Чейко жаловаться на самого же мистера Чейко?»

Куриный бог был практиком, далеким от пустого философствования, и никогда не задумывался о том, что в этом же самом удивлении всю жизнь пребывают все дик­таторы.

Наполеон, получив донесение об очеред­ном поражении очередного из своих люби­мых маршалов, в сердцах воскликнул: «Ну я же не могу сам быть везде!» Нечто подоб­ное наверняка говорили в приватном кругу и Гитлер, и микадо, с которым мистер Чей­ко честно воевал, пока не понял, как надо жить... и, конечно, этот русский Сталин...

— Но нужно же что-то делать, мистер Чей­ко! — горячо втолковывал куриному богу док­тор Рэндолф. — Вы ведь знаете, что происхо­дит. Люди уже боятся, они не знают, что думать. Не сегодня-завтра до них окончатель­но дойдет, что происходит. Они уже теперь теряют веру, слухи ползут...

— Я потерял свою дочь, Джэсс, так что мо­жете мне не рассказывать, сколь трагичны со­бытия.

«Действительно, — с ужасом подумал доктор Рэндолф, — ни о чем, кроме дочки, он ни думать не может, ни слышать не хочет. Это конец. Он конченый человек. Нам надо спасаться самим».

Но он еще надеялся. Привычка идти за поводырем была слишком сильна и слишком сладка, чтобы вот так вот вдруг рвануться ей наперекор.

— Я ведь уже сказал вам днем: я разбе­русь. Это значит, что я разберусь, и хватит меня беспокоить по пустякам.

— Я знаю, мистер Чейко, знаю... Но...

Из прихожей в холл, грузно перевалива­ясь, вошла горничная-афро.

— Мистер Чейко, — веско сказала она, — к вам Дорис Кернс.

Доктор поджал губы.

— Пусть войдет, — сказал мистер Чейко.

Буквально через мгновение после того, как горничная, величаво ступая, вышла из холла, туда ворвалась встрепанная, заплаканная Дорис. Увидев, что мистер Чейко не один, она замерла, не зная, как теперь себя вести, но было уже поздно. Доктор Рэндолф ненавидящим взглядом смотрел на нее исподлобья. Мистер Чейко, однако, встал и вышел из-за стола. Она порывисто шагнула к нему; на короткий миг и мистеру Чейко, и доктору Рэндолфу пока­залось, что женщина бросится владыке на шею, а то и падет к ногам. Но, к счастью, ни того ни другого не случилось. Она замерла перед ним, и мистер Чейко просто взял ее руки в свои.

— Спокойнее, Дорис, — отечески прого­ворил он. — Спокойнее.

— Я так больше не могу, мистер Чейко. Я больше не могу лгать. Мне страшно.