Мюррей Лейнстер - Прогулки в пятое измерение

Есть некоторые особенности нашего зрения, при которых непрозрачные предметы становятся нам невидимыми. Например, можно нарисовать две точки одна возле другой на листке бумаги, и, если поднести этот листок на определенное расстояние к глазам, то одна из точек исчезнет — до тех пор, пока не отодвинете листок подальше. Невидимость трудно вообразить, но можно признать, что она существует, и ее достаточно просто вызвать. Поэтому я протянул руку к устройству из меди, хрустальных стержней й проводов.

И моя рука прошла туда, где оно стояло. Но я не почувствовал ничего. Тогда я широким взмахом провел рукой по верстаку, чтобы убедиться, что на нем ничего нет — и пришел в состояние, близкое к обмороку. Потому что, как это дико ни звучало, — я не чувствовал ничего особенного, но моя рука оказалась лежащей фута на полтора дальше локтя. А между запястьем и локтем было пустое место.

Наверное, я заорал и рванулся назад. Взмахнул рукой — и она оказалась целой, как и прежде. Меня всего затрясло, на лбу выступил холодный пот.

Луис Сантос глядел на меня со странным выражением глаз.

— Precisamente [4] Precisamente (испанский) — вот именно (прим. перев.) , — сказал он, кивая. — Я тоже прошел через это. Это буквально сбивает с ног. Теперь вы понимаете, что я почувствовал, когда испытал это впервые! — Он вскочил со стула. — Нам нужно пойти пообедать. Чашечка кофе успокоит ваши нервы.

Я нажал выключатель, и устройство появилось. Нажал снова, и оно исчезло, но, глядя на верстак, я почувствовал странную боль в глазах. Однако, больше я не стал пытаться сунуть туда руку.

— Послушайте, Сантос! — запинаясь, воскликнул я. — Это же просто немыслимо! Что это такое?

Опять он пожал плечами, и на лице его появилось странное выражение.

— Я работал над диамагнетиком, — сказал он. — Такой штуки не существует и существовать не может. Но по моей теории выходило, что если сделать то-то и то-то, то в результате я получу диамагнетик. Я проверял теорию шаг за шагом. И каждый этап проходил нормально. Вот так у меня и получилось это устройство. Я рассуждал так, что если бы оно оказалось диамагнетиком, то я доказал бы, что определенные общепринятые принципы физики являются ложными. С другой стороны, если бы оно оказалось не диамагнетиком, то были бы ложными другие общепринятые принципы физики. И я с потрясением увидел, что и то, и другое верно. Диамагнетик не может существовать. Но это устройство, тем не менее, существует. Обе теории верны. Без энергии это устройство не диамагнетик, значит, может существовать. Но когда мы подводим к нему энергию, оно становится диамагнетиком, который существовать не может, следовательно, оно временно прекращает существование. Но когда мы отключаем энергию, оно больше не диамагнетик, и может существовать дальше. Это так ошеломляет, что у меня мозга заходит за мозгу.

Он снова поднялся со стула.

— Наверное, я должен рассказать тебе кое-что еще, — сказал он, и только теперь я понял, что Сантос так же взволнован и сбит с толку, как и я сам.

— У меня очень тесная компания, амиго, — продолжал он. — Был Гальвани, был Фарадей и еще несколько человек. И я теперь один из них, потому что нашел новый научный принцип. Но как-то не очень здорово обнаружить, что два принципа могут категорически противоречить друг другу и одновременно оба оказываться правильными.

Я продолжал нажимать выключатель. Странное на вид устройство то возникало, и было совершенно реальным и материальным, то исчезало из существования. Это походило на фокус. Но я хорошо помнил, как кисть моей руки плыла в воздухе на полтора фута дальше локтя, чем следовало. И время от времени вздрагивал.

Тогда Луис Сантос взял мою руку. Как я уже говорил, он был низкого роста, едва достигал мне до плеча. Был он худой, с морщинистым лицом, с неприятным на вид шрамом, который начинался чуть выше воротника, спускался по шее и скрывался под рубашкой.

Взяв за руку, он повел меня к двери обедать. Я двигался словно в оцепенении. Это может прозвучать столь же банально, как упоминание о мурашках, бежавших по спине.

Я продолжал глядеть на свою руку, которая была совсем недавно отделена от моего тела. Я то и дело шевелил пальцами, чтобы убедиться, что с рукой все в порядке. Одновременно я пытался как-то убедить себя в том, что этого не было на самом деле.

Жаль, что это не принесло успеха.

По национальности Сантос был хондагванцем из небольшой республики Хондагва немного южнее Эквадора. Он был латино-американцем — и родным его языком являлся испанский, насколько я мог судить, — поэтому трудно ожидать, что латино-американец может быть ученым.