Нил Стивенсон - Интерфейс

Тем не менее переезд в белый дом в пригородном поселке в Колорадо заставил ее почувствовать себя пионером на границе неизведанных просторов. Частенько она испытывала желание прыгнуть в «Вольво» и уехать назад в Вашингтон. Шутки помогали избавиться от него и поэтому дом стал Белым. И когда ее родственники из округа Колумбия приезжали погостить и отжать немного денег, она хохотала и острила насчет Белого Дома от самого аэропорта, так что когда они добирались до дома и видели, насколько он бел, все успевали свыкнуться с этой мыслью и никто не записывал ее в предательницы.

Когда она въехала в тупик, Белый Дом возник прямо впереди, на низком холме, и свет в нем горел. Это был единственный дом со включенным светом на милю вокруг. Кто-то, должно быть, взломал дверь и перевел все переключатели на электрическом щитке в рабочее положение.

Кто-то по имени Хармон.

Элеанор остановила маленькую машинку Дорин в палочке от леденца, и пару минут сидела, глядя через ветровое стекло на Белый Дом, полный света и радости.

«Вольво» нигде не было видно. Однако в гараже тоже горел свет. Восстановив электроснабжение, он, должно быть, смог открыть ворота гаража и завести в него «Вольво», как в старые дни.

Элеанор пыталась сообразить, что делать дальше, поскольку муж ее самым определенным образом свихнулся. Или это, или упился до такого состояния, что с тем же успехом его можно было считать сумасшедшим.

Она устала от сумасшедших родственников. У матери был альцгеймер. Они перевезли ее в гораздо более дешевый дом престарелых и очень скоро, вероятно, будут вынуждены забрать ее в свой трейлер. В общем и целом она была безумна. Дети находились в подростковом возрасте, то были есть сумасшедшими по определению. А теперь и у мужа поехала крыша.

Элеанор Ричмонд была единственным членом семьи, который еще не свихнулся.

Не то чтобы ей не хотелось.

В конце концов она решила, что сумасшедший ее муж или нет, но не будет ничего хорошего, если он окажется в тюрьме. В своем безумном, отравленном алкоголем мире он мог вообразить, что по-прежнему владеет этим домом, но владел им не он. Дом принадлежал «Резолюшн Траст Корпорейшн»; они забрали его за долги. Рано или поздно РТК, вероятно, продаст его спекулянтам, которые обдерут всю более-менее приличную отделку и ковры, а может, просто снесут здесь все бульдозерами и превратят квартал в полигон для мотоциклистов-экстремалов или свалку токсичных отходов. Элеанор знала, что дом был мертвецом, недвижимостью-зомби, и что оставалось ему недолго. Но это не отменяло того факта, что больше они им не владели и Хармон мог угодить в тюрьму за взлом с проникновением.

Может быть, для Хармана это было бы и неплохо. Немного позора могло помочь от депрессии.

С другой стороны все, что случилось с ними до сих пор, ничуть не помогло ей победить депрессию – скорое наоборот. Она не нуждалась в дополнительном позоре.

Лучше поскорее вытащить его оттуда. В очередной раз Элеанор, стойкая женщина и рационально мыслящая материнская фигура, должна была кого-то спасать. Когда-нибудь она позволит себе слегка съехать с катушек, чтобы кто-то другой для разнообразия спас ее. Она, однако, не знала никого, кто мог бы справиться с этой задачей.

Передняя дверь оказалась не заперта. В доме странно пахло. Может быть, он простоял закрытым слишком долго, жарясь на солнце, целыми днями заглядывающим в окна и выпаривающим всевозможные химические компоненты из пола и стен. Она оставила дверь открытой.

– Хармон? – позвала она. Голос отразился от голых стен.

Ответа не было. Должно быть, спит, мертвецки пьяный, в гостиной.

В гостиной его не оказалось. Единственным признаком того, что Хармон вообще здесь побывал, были инструменты, брошенные на пол в углу, рядом с маленьким чуланом, где они когда-то хранили слайд-проектор, монопольку и паззлы.

Дверь в чулан была открыта, инструменты разбросаны на полу перед ней. Молоток и гвоздодер. Элеанор узнала бы инструменты Хармона даже без надписи «РИЧМОНД», старательно выведенной ее лаком для ногтей на рукоятях.

Тонкая полоса опанельки, прикрывающая косяк, была оторвана и валялась на полу, маленькие гвоздики торчали вверх. Обнажилась оштукатуренная стена, и Элеанор разглядела на ней выбоины там, где Хармон вставлял гвоздодер.

Входной проем окантовывала еще одна панель – косяк с маленькой латунной вставкой под дверной замок. Хармон пытался отодрать этот косяк.

Элеанор присела перед косяком на корточки. Неравномерная лесенка пометок, сделанных карандашом и ручкой, взбиралась вверх по дереву. Каждая пометка сопровождалась именем и датой: Хармон мл. – 7 лет, Клерис – 4 года. И так далее. Они доходили почти до высоты роста самой Элеанор; последняя была помечена как «Хармон мл. – 12 лет».