Нил Стивенсон - Интерфейс

– Думаю, я начинаю понимать, о чем вы, – сказал Коззано.

– Информация, которую вы получали сегодня от Огла, не проходила через эти фильтры, она сразу попадала к вам в мозг, примерно как оптические иллюзии. Так вот каково это?

– Не очень понимаю, о какой информации вы говорите, – сказал Коззано.

– О сигналах, которые он посылал вам из своего кресла.

Коззано вдруг хихикнул.

– Ах, это! – сказал он, снисходительно качая головой. – Я знаю, что вы, ребята, страшно увлечены этой ерундой. Все это не более чем салонные фокусы. Ки сегодня тоже ими баловался?

– Он баловался ими более-менее без перерыва, – сказал Зельдо.

– Ну что ж, можете сказать ему, чтобы перестал тратить время, – сказал Коззано, – поскольку никакого эффекта они не оказывают. Я совершенно ничего не ощущал, Зельдо. Вы когда-нибудь оказывались в подобной ситуации? Дебатировали в прямом эфире перед миллионами людей?

– Боюсь, что никогда, – ответил Зельдо.

– Вы оказываетесь в особой зоне, как любят выражаться футболисты. Каждая минута кажется часом. Вы забываете обо всем – о прожекторах, камерах, публике, и полностью сосредотачиваетесь на происходящем, на обмене идеями, на риторических контрударах. Я могу заверить вас, что даже если бы Огл вошел в студию и вылил мне на голову ведро ледяной воды, я бы и то ничего не заметил. Что уж там говорить о его кнопочках и джойстиках.

– Разве они не вызывали определенные воспоминания, образы?

Коззано по-отечески улыбнулся.

– Сынок, разум – штука сложная. Это кипящее море воспоминаний, образов и всего прочего. Мой ум всегда наполнен соперничающими идеями. Если Ки хочет вбросить в него еще одну или две – да пожалуйста, но это все равно, что ссать в океан.

Коззано вдруг замолчал и уставился вдаль.

– Что происходит? – спросил Зельдо.

– Например, прямо сейчас, мой ум полон образов, его захлестывает поток воспоминаний и идей – вы вообще представляете, сколько воспоминаний в нем хранится? Ловлю синежаберников на озере Аргайл с отцом, крючок воткнулся ему в большой палец, пропихнули его насквозь и перекусили кусачками, бородка отлетела опасно крутясь свежий срез сверкает на солнце я отшатываюсь в страхе что она попадет в глаз, весь сжимаюсь, открывая глаза снова и это грязь, грязь кругом, целая вселенная грязи и мины отправляются в полет, пальцы зажимают уши, запах взрывчатки проникает в ноздри, заставляя их кровоточить, мина взрывается в ветвях, облако белого дыма, но деревья по-прежнему здесь, пальба продолжается как град стучит по двери подвала в тот день когда торнадо разрушило наш дом и мы набились в тетин фруктовый подвал и я смотрю на ряды керамических банок с ревенем и помидорами и гадаю что с нами будет когда стекло лопнет и полетит сквозь воздух как дождь со снегом на «Солджер Филд» в тот день когда я поймал пять на восьмидесяти семи ярдах и так втащил Корнелиусу Хайесу что он пять минут не мог подняться. Боже, я могу разглядеть всю свою жизнь! Остановите машину! Остановите машину!

Уильям Э. Коззано замер без движения, только глаза метались в глазницах, зрачки расширялись и сужались, меняя фокус, пытаясь разглядеть то, чего не было.

Они свернули на обочину, распахнули задние двери и уложили его на заднем сиденье. Но он сначала уселся прямо, а потом выскочил из салона в придорожную канаву и зашагал по полю сквозь восьмифутовую кукурузу, вопя по-итальянски. Сперва это был просто неразборчивый крик, но постепенно он превратился в довольно сносное исполнение арии из Верди: баритон, роль хорошего парня. Патрульные не знали, что делать – следует им попытаться скрутить губернатора или все-таки не стоит? – и поэтому занялись тем, что копы делают в любой непонятной ситуации: стали светить на него фонариками. Он же задумчиво снял пиджак и его белая рубашка, аккуратно рассеченная на три части подтяжками, ярко засияла среди стеблей. Он шел через поле, оставляя за собой поломанную кукурузу, а патрульные следовали за ним на почтительном расстоянии. Курс его отклонялся туда и сюда, но в целом он, казалось, придерживается определенного направления. Он двигался к единственному примечательному объекту в области видимости: высокой стройной башне, высившейся надо полем в нескольких сотнях футов от дороги и мигающей красными огнями.

– Красные огни, – сказал один из патрульных. – Его привлекли огни!

Но Зельдо только головой покачал. Сейчас его мозг был перегружен почти так же, как и мозг Коззано, и он выдавил из себя только одно слово: