Пол Андерсон: Пришельцы с Земли

Случайно попавший на Землю пришелец всю жизнь маскируется под человека, надеясь наладить связь со своим миром.

Ему это удается, но в результате он сталкивается с еще большей проблемой….

…но предпочитал не распространяться на эту тему. И вот у него появилась мечта: найти свой народ!

Каков смысл во всех его действиях, если другие дети его расы совершали их играючи, в его величайших открытиях, не менее древних для его цивилизации, чем открытие огня людьми. Какой смысл гордиться достижениями, при виде которых безмозглые существа, окружавшие его, не могли даже воскликнуть «Здорово сделано!»? Какая у него могла завязаться дружба с этими глупыми слепыми существами, вскоре становившимися не менее предсказуемыми, чем его машины. С кем он мог вместе думать?

Каким пустым, никчемным, пресным Мне кажется наш старый мир!

Но только этот мир. Где-то там, вдали между звезд…

Приближаясь к своей хижине, он почувствовал, что его кто-то ждет.

Он на мгновение остановился, нахмурившись, и мысленно попытался заглянуть вперед, чтобы проанализировать эту вспышку знания. Что-то в его мозгу возбудилось от присутствия металла, в виде более слабых обертонов ощущалось также наличие органики — нефти, резины и пластика… он выбросил эти ощущения из головы, подумав, что это, должно быть, лишь маленький вертолет, и сосредоточился на слабых, почти неуловимых обрывках мысли, нервной энергии, жизненных токов между клетками и молекулами. Был только один человек, и схематический набросок персональных данных соответствовал единственной возможности.

Маргарет.

Еще мгновение он постоял молча, и его главным чувством была печаль. Он испытывал раздражение, может быть, легкое разочарование от того, что его укрытие наконец обнаружено. И он почувствовал жалость. Бедная Пегги! Несчастное дитя!

Ну что ж, ему придется все это выяснить. Расправив свои стройные плечи он пошел дальше.

Его окружало безмолвие аляскинского леса. Слабый вечерний ветерок шелестел в темных соснах и обдувал его щеки, дыша прохладой и покоем в тишине. Где-то шумели, рассаживаясь по гнездам, птицы, а комары тонко пищали по краям магического круга, образованного с помощью изобретенного им средства для отпугивания насекомых. Помимо этого раздавалось лишь слабое шуршание его шагов по ковру из годами накапливавшихся хвойных иголок. После двух лет тишины и одиночества вибрация человеческого присутствия действовала на его нервы, как пронзительный вопль.

Когда он вышел на небольшую поляну, за северными холмами садилось солнце. Длинные золотые лучи разливались по траве, осеняя своим волшебным светом скромную хижину и отбрасывая вперед огромные тени. Вертолет на фоне темнеющего леса отдавал металлическим блеском, и он подошел очень близко, прежде чем ослепленные глаза смогли различить женщину.

Она стояла перед дверью в ожидании, и солнечный свет окрашивал ее волосы в цвет червонного золота. На ней были красный свитер, синяя матросская юбка, как и в их последнюю встречу, а ее тонкие руки были скрещены на груди. Так она ждала много раз, когда он выйдет из лаборатории, тихая, как послушный ребенок. Она никогда не проявляла при нем излишней живости — с тех пор, как заметила, что подобные эмоции недоступны для его понимания, которое в свою очередь недоступно для них.

Он криво улыбнулся.

— Привет, Пегги, — сказал он, ощущая неуместность этих слов. Но что еще он мог бы ей сказать?

Он заметил, как она вздрогнула, испытав нервное потрясение. Его улыбка сделалась более вымученной, и он кивнул.

— Да, — сказал он. — Я всю жизнь был лыс как яйцо. Здесь, в одиночестве, мне не было резона ходить в парике.

Она окинула его взором своих широко открытых карих глаз. На нем был костюм человека, живущего среди лесов: шерстяная клетчатая рубаха, джинсы в пятнах и тяжелые сапоги, — а в руках он держал удочку, ящик со снастями и связку окуней. Но он совершенно не изменился. Маленькое стройное тело, тонкие черты лица неопределенного возраста, сияющие темные глаза под высоким лбом — все было такое же, как прежде. Время не наложило на него отпечатка.

Даже лысина придавала его облику некую завершенность, оттеняя строгий классический силуэт его профиля, освобождая его от придававших заурядность оболочек, которыми он себя покрывал.

Он заметил, что она похудела, и улыбка вдруг стала стоить ему слишком большого усилия.