Анна Субботина - На пороге зимы

— Ты всё запомнил? — в сотый раз уточнил старший. — Мы идём к хижине, ты спускаешься вниз, прячешься. Ждёшь, когда кончится бой, и поднимаешь тревогу. Никто не удивится, что за помощью отправили тебя. Мальчишка-лучник в рукопашной ни к чему.

Такко и ухом не повёл. Не к лицу тому, кто сражался за Бор-Линге, обижаться на столичного чистоплюя. Он всё запомнил ещё ночью: поднять тревогу; рассказать, что, откуда ни возьмись, напал ещё отряд; ждать, пока кто-нибудь отыщет ущелье; убедительно оплакать маркграфа. Вечером повторить представление в замке, стараясь не перемигиваться с Ривеленом и баронессой. А если кто спросит, почему ушли с отрогов — валить на Олларда, дескать, он всё же решил присмотреть за битвой.

— Всё, давай, — подтолкнул его старший.

Оллард сбросил плащ, оставшись в кольчуге и неизменном чёрном дублете. Кивнул Такко:

— Я тебя немного провожу.

Под бдительным взглядом латников они спустились по извилистой тропе. Склон здесь густо порос кустами, укрывавшими от чужих глаз снизу и сверху.

— Сбереги мои бумаги. — Оллард достал из-за пазухи тонкий свиток, обёрнутый кожей. — Ривелен спас мне жизнь, но не упустит случая порыться в вещах. А здесь кое-что личное.

Такко молча принял свиток. У него в колчане тоже лежало кое-что личное, что он не показал бы никому. Даже Олларду.

— Верхний лист для тебя, — пояснил маркграф, — там перечень, что понадобится мне завтра, и кое-какие наставления. Остальное — храни.

— Жаль, что вас не оправдали, — не удержался Такко, пряча свиток под одеждой.

— Ничего. Это был хороший год. А будет ещё лучше.

Оллард потрепал его по плечу и скрылся за кустами.

Внизу было тихо. Такко чуть постоял и последовал за маркграфом. Идти наверх всего ничего, а всё же лучше присмотреть.

Он выбрался из зарослей и замер: на тропе никого не было. Недоумевающий взгляд старшего, сторожившего наверху, сказал ему всё — маркграф не вернулся.

Куда делся, тьма его забери?

Люди Ривелена мгновенно выстроились цепью и кинулись вниз прочёсывать кусты. Такко быстро обогнал их. Внизу стояли лагерем враги, и впору было отпрянуть, затаиться, но Такко припустил быстрее. Из-за камней и зарослей не было видно, что происходит внизу. Такко вылетел на открытое место и сразу схватился за лук.

Камнееды оживились: вставали, лениво брались за оружие. Трое смотрели на тропу, помахивая клинками, остальные выстраивались неровным полукругом. И в это ощетинившееся полукольцо спускался человек в кипенно-белой рубашке с мечом в левой руке.

Стрела прыгнула на тетиву — поздно. Внизу закипела схватка. Такко набрал воздуха и оглушительно свистнул, как когда-то предупреждал обозы об опасности. Если Верен услышит — поторопится. Если люди Ривелена не побоятся спуститься, помогут. Перекинул на руку щит, выхватил меч и почти съехал вниз.

Одному не выстоять против троих, зато двоим — запросто. Где не осилит один — пройдут двое. Затупится меч — поможет второй.

Оллард попытался прикрикнуть, оттолкнуть, но до того ли в бою! Лезвия слились в череду ярких пятен, тело работало быстрее мысли. Отбить, принять на щит, атаковать. Отвести удар — не от себя. Отступить к большому камню — хоть со спины не ждать беды. Не думать — драться. Думать потом.

Последний противних рухнул — и Такко запоздало сообразил, что кольцо вокруг никуда не делось. Сейчас их просто расстреляют из луков.

В следующий миг в ушах зазвенело от пения рога, которому вторил свист лучных и арбалетных стрел. Верен и имперцы взяли врагов в клещи, точь-в-точь как планировалось, а со склона наконец скатились люди Ривелена. Не сговариваясь, Такко и Оллард метнулись за камень, чтобы не попасть под стрелы своих. Привалились, тяжело дыша и не выпуская мечей.

— Куда полез?

У Такко к маркграфу был тот же вопрос. Всё пошло не по плану, и одна тьма знала, что теперь делать. Он резко обернулся — и мир померк.

Маркграф медленно заваливался на бок. Сквозь прижатые к рёбрам пальцы сочилась кровь. Такко рванулся к нему, дёрнул рубашку вверх, одновременно доставая платок — но Оллард неожиданно крепко перехватил запястье:

— Нет.

Такко тупо смотрел на багровое пятно, и мозаика складывалась жутко и безысходно.

— Зачем?.. — только и выговорил он.

— Умереть в бою… всегда мечтал…

Оллард бледнел на глазах; попытался повернуть голову, шевельнул рукой. Такко догадался, положил ему на грудь меч, и беззвучно ахнул, когда маркграф накрыл рукоять его ладонью.