Виктор Антоненко: Охота на бога

Яркое августовское солнышко нежно прижималось тёплыми лучами ко всему, куда не доставала прохладная тень подбирающейся осени.

Двухэтажный дом семьи Сурогиных стоял особняком в километре от поселения. Сложенный из почерневших от времени брёвен с кирчёнными боками, он величественно возвышался над тихими водами сонной речушки, оба берега которой плотно обступили непролазные заросли ивняка. Рядом рос исполинский дуб с засохшей верхушкой: его могучие ветви корявым шатром нависали над треугольным скатом вальмовой крыши. Крайнее окно первого этажа было открыто, остальные заслонены ставнями.

Вдоль тесовой стены крытого двора, примкнувшего к изъеденным венцам домины, буйно разрослась всякая дурнина: бузина, крапива, лебеда, полынь и ещё бог весть что.

Тимофей торкнулся в дощатую калитку сбоку от наглухо заколоченных ворот: она оказалась не заперта. Во дворе у поленницы дров, как маятник, взад-вперёд сосредоточенно ходила босоногая Глаша. Тимофей ласково окликнул:

— Глашенька, отец вернулся?

Глаша спряталась за поленицу и уже оттуда крикнула:

— В горнице!

В просторной комнате за столом, покрытым белой скатертью, сидели Прохор, Калина и немой карлик Урвик. Тимофей сел, разгладил перед собой грубый домотканый материал и горделиво объявил:

— Живой. В больницу свезли. Во вторую.

Калина охнула, и хотела было перекреститься.

— Будет тебе!.. суматошить-то, — властно пресёк Прохор. — Этот наболтает. Чего его вдруг во вторую-то… с бухты-барахты?

— Опять тебе не так, Прошенька, — робко проронила Калина. — Не убился ведь.

— Вроде шею сломал, — запоздало примолвил Тимофей.

— Ты сам-то его видел, нет? — недоверчиво прищурился Прохор.

— Сам и видел, — Тимофей мелко и часто заморгал. — Шевелился. Врач с ним разговаривал.

— Ну, ежели так, то и ладно, — умеряясь, закончил расспрос Прохор. — Поешь пока. Потом в морг поедем.

— Так жив же, — удивился Тимофей.

— За Антонием. Должок один спросим. Этот гопник сейчас первым делом туда поскачет.

Урвик тронул Тимофея за плечо и, проведя ладонью по своему подбородку, жестом показал в сторону кухни.

— Неси, — Тимофей подтянул к себе блюдо со шматком чесночного сала, отрезал несколько тонюсеньких кусочков и принялся укладывать их на ломтик чёрного хлеба: — Вертлявый такой, дьявол… Чуть челюсть не сломал. Надо было ему петлю на шее затянуть. Никуда бы не делся.

— Пустомеля! — Прохор стащил с себя пропотевшую льняную рубаху и кинул её через голову Тимофея на продавленный, истёртый диван, обтянутый чёрной датской кожей. — Чего ж замешкался-то?

— Ну, так я думал… — в горле Тимофея запершило. Закашлялся.

— Прожуй сперва, — вставила своё слово Калина.

Урвик принёс из кухни глубокую тарелку горячих щей с аппетитным куском варёного мяса на сахарной косточке.

— Он думал! — Прохор недовольно повёл литыми мускулистыми плечами, густо обросшими кудряшками чёрных волос. — Индюк тоже думал, да в суп попал…

— Сам же говорил, не время, — через силу, не совсем прокашлявшись, выдавил из себя Тимофей. — Чего я буду в ваши дела…

Прохор грохнул кулаком по столу:

— Какие такие дела?! Были, да сплыли!

Тимофей вздрогнул и снова поперхнулся; бутерброд выпал из рук.

— Пусть покушает, Прошенька, — проворковала Калина.

— Что вы всё с этим демоном ко мне цепляетесь?! — Прохор хрустнул костяшками кулачищ. — Ради себя одного, что ли, из кожи вон лезу?! Мы же с ним как,… — он на секунду запнулся (давящий вяжущий комок обиды подкатил к самому горлу), затем громко позвал: — Никодим!

В комнату вошёл рослый детина с лошадиными чертами лица.

— Как он там? — сбавил гремучий бас Прохор.

— Опять чудит, — Никодим широко зевнул. — Башкой в землю зарылся.

— Уползёт, — озаботился Прохор.

— А это мы ащё поглядим, — нахраписто возразил Никодим, — уползёт аль нет! Я в энтот раз засов чурбаком подпёр.

— Ты его и тогда подпирал, а он всё одно убёг, — припомнил Прохор. — Ступай, посторожи.

— В тот раз не подпирал, — заспорил Никодим.

— Ну, не подпирал! — вскинулся на брата Прохор. — Так сбёг же! Потому и говорю, посторожи.

— Зачем? — упёрся Никодим.

— Проследишь, — ноткой тише попросил Прохор, — как это он оттудова ухитряется…

Тем часом, ведун уже откопался: его обмякшее распластанное тельце киселём растеклось по сырому земляному полу, а вокруг подобно жирным слизням копошились светящиеся грибы; постепенно шевелящаяся масса слилась в один гигантский блин и вскоре распалась; тысячи крохотных червячков, извиваясь и корчась, зарылись в землю; подвал опустел.