Сергей Калашников - Жизнь на двоих

Доминик женится на Ульянке и увозит ее в свое королевство, выдавая ее за меня. А я прячусь в лесной избушке, по ночам тайно пробираюсь во дворец, вернее, в библиотеку, из которой беру книги, чтобы учиться… неважно чему. Главное, чтобы Савка готовил еду. Каждый день. Три раза.

Этот бред возник перед моим внутренним взором столь явственно, что попасть ключом в скважину замка я даже не пыталась, а долго смотрела на сучок в доске калитки. Плохо видно. Смеркается уже. Это и вывело из оцепенения. Привидится же! Ужас!

В своей комнате я быстро переоделась, извлекла из дверной ручки верную кочергу и с непонятной нежностью некоторое время держала ее в руке. Вот вещи — это надежно, — постигшее «откровение» вызвало очередной ступор перед дверью. Теперь я думала о предметах. О кинжале, который не позаботилась забрать у Доминика. О корзинке, забытой на столе в Улиной хибарке. Да, её содержимое попало туда, куда и предназначалось, но сама-то эта корзинка моя. И я просто обязана вернуться и забрать ее. И потребовать у принца свой кинжал.

Наконец, поставив кочергу в держатель у камина, я открыла дверь в свой будуар. Ни одной фрейлины, зато мама сидит в кресле. При виде меня она встала и уже открыла рот для вопроса, но слова не успели сорваться с губ — оказывается, я уже рыдаю на ее груди и бормочу что-то невразумительное. Вот, оказывается, чего мне не хватало. Маминого тепла, нежных сильных рук… сильных рук. Она ведь поправилась и только сегодня полдня провела в седле! Опасно же!

А потом вернулась из города София и мы втроем уплетали «лирический» ужин, приготовленный искусными Савкиными руками.

Ночь прошла в спокойном сне о сильных и нежных руках… негодяя Савки и утром я проснулась озадаченной и, почему-то, не слишком огорченной. Вернее, наоборот — хотелось мурлыкать себе под нос веселую песенку, поэтому, отменив завтрак в постель, я сразу отправилась пожелать маме доброго утра. Она уже проявляла признаки нетерпения, собираясь снова отправляться на поиски нашей пропажи.

То, что пропажа эта меня ни капельки не волнует — это не важно. Важно, что мама волнуется из-за этого… презрительные эпитеты память задвинула куда-то далеко и теперь напряженно копалась на дне какого-то трухлявого сундука, делая вид, что не может быть полезной… сегодня.

— Ма! Сон мне был, что найдется наш блудный принц, и даже не очень пораненным.

— Такой же сон, как и про творог, молоко и сыр? — мама улыбнулась, а я кивнула.

А потом София снова доставила из города настоящую еду и я радовалась и прекрасному маминому аппетиту, и Савкиному мастерству. Более ничего меня не занимало — только самые простые желания и ясные мысли. Припомнилось вдруг из Улькиных тетрадок, что это случается с больными, когда искусному лекарю удаётся вывести из их организма лихую отраву или извлечь паразита (фу, какая гадость). Неужели я была отравлена своим собственным ядом? И, излив его вчера… эта гипотеза мне не понравилась.

Нет. Я, как и раньше, самая умная, изобретательная и прозорливая. И придумала, как незаметно для Отца-Настоятеля вылечить маму, обреченную его коварством на гибель, и как тайком есть самую лучшую еду, сделанную руками самого лучшего Савки.

Поймав себя на том, что в который раз подряд мысли мои возвращаются к негодяю, трусу и вообще сыну сапожника, я сделала вывод о том, что душевное равновесие покинуло меня в неизвестном направлении и надо его где-нибудь поискать.

Как ни странно, для поисков я выбрала библиотеку. Самый толстый фолиант, взятый наугад и раскрытый на произвольном месте не сообщил мне ничего — я не воспринимала смысла прочитанного. В голове был прежний тарарам, только на этот раз с папуасскими плясками, гиком и присвистом. Мысли толкались в голове, мешая друг другу, а их теснили снова обрывки воспоминаний и глупые видения.

Вывел меня из этого состояния — как ни странно — Доминик. Его Высочество водрузило рядом со мной корзинку и положило кинжал.

— Нам подумалось, что это тебе понадобится.

Вот тут-то и вернулась ко мне я сама любимая. Он сказал «нам». И я знаю, кто именно эти самые «мы». Чтобы этот лощеный красавчик, да не уговорил простушку Улю! Ой, что-то было!

Но этикет, воспитание и врожденная мудрость не позволили мне падать в обморок или вопить от возмущения, узнав, что жених изменил мне еще до свадьбы.

— А что еще «нам» подумалось? — я спросила это с выражением заинтересованности, не более того. Ни одной капельки яда в интонации не было, как и высокомерия. Ну, надеюсь.