Сергей Калашников - Жизнь на двоих

Видимо, придётся прорезать кожу по всей длине, как-нибудь уж зарастёт. Свободная рука извлекла из складок платья кинжал, при виде которого этот пострелёнок заверещал и рванулся, оставив мне зажатой между моими красивыми ухоженными ноготками измазанную гноем и кровью щепку. Сознание ушло куда-то вправо.

Когда я пришла в себя, оказалось, что и пациент, и то, что я из него извлекла, куда-то пропали, чего нельзя сказать о лукошке с яйцами. Вернее, лукошко-то исчезло, а вот его содержимое лежало на досках крылечка, заботливо огороженное прутиками, чтобы не раскатилось. Это, получается, что со мной расплатились за оказанную услугу. Хм. А у лекарки не такая простая работа. Я имею в виду не знания, которыми надо располагать, а душевные силы.

Перерыв продуктовые запасы сестры, я с удивлением обнаружила только соль в берестяном коробе и несколько горшков с мёдом. И, хотя до обеденного часа было ещё далеко, несмотря на плотный завтрак, есть мне хотелось сильно. Плита сначала дымила, но сухие дрова разгорелись и разбитые на просторную сковороду яйца отлично пропеклись безо всякого масла, так что подкрепилась я основательно, вымакав разлившийся желток остатком утренней лепёшки. Не такая уж она грубая, как показалось мне поначалу.

Вышла на крылечко, глянула на солнышко и увидела топающего сюда парня. Похоже, это тот самый, который подходил к сестре перед тем, как я к ней впервые подъехала.

— Привет, Уля! — и кланяется.

Да что же это такое! Егерь кланялся, Захарка кланялся и этот юноша тоже. Причём все как-то почтительно это делают, а не подобострастно. Попробую-ка и я, чай не переломлюсь. Надо ведь вживаться в образ.

Поклонилась, пытаясь копировать то, что видела издалека, поглядывая на город с галереи.

— Доброго дня и тебе, — вот так, кажется, будет учтиво, жаль имени его не знаю.

— Батюшка мой велел мне мерки снять с твоей ноги, чтобы сапожки к осени пошить. Садись на крылечко.

Села. Визитёр устроился рядом на коленях, разул меня и, поставив оголённые ступни на лист бумаги, аккуратно обвёл их угольком, что принёс с собой. Было щекотно и, кажется, я идиотски хихикнула. Сам же, как я поняла, сын сапожника, работал неторопливо и старательно, рассказывая мне, что происходит в городе: отелилась корова у Луки, Емельян, наконец, зарезал своего забияку-петуха, у Степаниды выпал последний молочный зуб, Никодим никак не продаст бочки, что привёз давеча их Клотска, ближайшего от столицы города. Эх, говорят там такие ярмарки! До самого леса тянутся!

Ещё он поведал мне о сыновьях цирюльника, что о прошлом годе не вернулись с рати, а тут объявились в добром здравии худыми, голодными и оборванными.

Я невольно заслушалась и не сразу заметила, что негодник оглаживает мне ступни и заговаривает зубы. Надо было его стукнуть… не больно, но хотелось мурлыкать. И я позволила себе ещё немножко не замечать допущенную вольность, а потом, также «не заметив» ничего предосудительного в его действиях, встала, опершись на его руку, спросила (где в этот момент были мои мозги) не желает ли он перекусить.

То, что он ответил согласием, наполнило мою душу радостью, и я уже раскрыла рот, чтобы позвать слуг и отправить их на кухню, как вдруг сознание вернулось ко мне окончательно, и я поняла, что только что слопала всё съестное, что нашлось в доме. И тут на глаза попались кочаны капусты.

Кажется, из них готовят голубцы, правда там надо ещё что-то положить внутрь, но это потом, а пока, вытащив из складок платья свой неразлучный кинжал, я направилась к грядке.

Внезапно со стороны дороги послышался конский топот. Я с беспокойством подняла голову, мгновенно пряча кинжал. Что тут делает Ульяна? Да еще и в компании богато одетых всадников?! Что случилось? Неужели ее все-таки раскусили?

«Да нет, вроде!» — подумала я, наблюдая, как грум помогает спуститься сестре с лошади.

Интересно, почему она приехала? Хотя, это даже хорошо. Спрошу у неё потихоньку, как зовут этого учтивого юношу.

Отвязаться от сопровождения не удалось. Пришлось соврать, что хочу заехать к одной здешней жительнице, чтобы купить у неё репейного масла. Вроде бы поверили. Главное, что спорить не стали, а то у меня нервы бы точно не выдержали!

Я вся была на пределе, даже руки тряслись от страха. Казалось, все уже давно догадались, кто я на самом деле, и теперь по возвращении во дворец меня ждет тюремная камера.

Спустившись на землю у своего дома, я строго кинула сопровождающим: