Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

— Господа легены, мы уклоняемся. С точки зрения не юридической, а житейской, что ли: можно ли допрашивать и тем более судить человека, если его статус так трудно определим, — у Сейхра самый тихий голос изо всех, а ведь умеет заставить к себе прислушаться. — Не имеет ли смысла отложить сессию?

— На сколько это? — Керг Карену, негромко.

— На неделю, максимум десять дней. Мы обещали Эро за это время привести дело к определенному концу.

— Тогда я вношу предложение. — теперь голос Керга был отчетлив и сух, как он сам. — Мы вполне можем продолжить рассмотрение дела — и даже прийти к решению касаемо факта отступничества от своих обязанностей — с тем, чтобы реализовать его после конца переговоров. Если же ину Кардинену придется счесть изгоем, данный факт… м-м… утяжелит ее вину.

— Достопочтенный Керг, по-видимому, намекает, что мы ни при каких обстоятельствах не имеем права эту вину аннулировать? — барский голос Карена.

— Господин старший! — это вступил Маллор. Вон как громыхает, отставника-военного слыхать за версту. — Вы-то сами можете себе вообразить эти обстоятельства? Должно быть, ваша фантазия будет моей побогаче.

И тут вступил голос Хорта, такой же стерильный и невыразительный, как и он сам:

— Если высокое собрание намерено препираться и далее, будьте добры, уступите будущей подсудимой одно из своих курульных кресел или хотя бы разрешите сесть на пол. По-моему, она сейчас вообще на него ляжет.

А она не устала вовсе — только пузырьками бурлила в ней веселая ярость и подымала кверху. Вот только обуви эти, хоть и мягкие, так жмут и обжимают, что ноги почти не слушаются.

Стул — пониже легенских и без тронной спинки — принесли и поставили. Легены задвигались — к Кергу и обратно, — выходили из зала. Керг записывал, черкал, Имран, пристроившись сбоку, за столиком, перебеливал его бумаги. Наконец успокоились и расселись по местам.

— Ина Кардинена, я зачитываю пункты обвинения. Встаньте, — сказал Керг.

— Первое. Вы не имели права отходить от порученного вам Оддисеной дела — быть его легальной связью с государством и правительством Динана — не испросив на то нашего согласия.

— Второе. С вашим уходом порвались все нити, с помощью которых мы могли официально влиять на Динан.

— Третье. Результатом нашей изоляции и потери контроля над законным правительством явилось нынешнее положение вещей, когда оно готово развязать новую войну, еще худшую прежней.

— Считаете ли вы себя виновной и первопричиной всего вышеизложенного?

— Виновной — нет, хотя факты имели место. Что до первопричины, то в вашем документе просматривается классическая схема типа «не было гвоздя — кобыла захромала». На жеребца надо было ставить, господа, тогда бы и бега выиграли!

— Обходитесь впредь без вашего специфического юмора. И отвечайте по пунктам.

— Здесь суд или средневековый теологический диспут? Хорошо, пройдемся по пунктам. Касаемо первого: меня еще не использовали как официального представителя, а только взращивали для оной цели, обильно орошая всяческой информацией. Кстати, мое значение в государственном аппарате, и без того довольно скромное, стало со временем заметно умаляться. По второму пункту: официальная связь начала порываться, а теплые отношения — охлаждаться еще до моего окончательного ухода от дел, который разве что ускорил неизбежное, и то едва ли. По третьему: как я уже говорила, выпадение одного звена из цепи может породить такое грандиозное нарушение естественного хода вещей, как гражданская война, разве что…

— Создав эффект падающего камня, лавины, если тебе угодно, — внезапно прервала ее Диамис. — Сказано тебе — кончай этот гиньоль.

— Хорошо. Вношу серьезное предложение. Сведем все три статьи обвинения в одну — это логично, — я отвечу «да», и перейдем к следующему.

— А что следует? — удивился Сейхр.

— Неужели вам нечего более предъявить мне?

— Кажется, и этого довольно, — ответил за всех Карен.

— Тогда я попрошу разрешения выдать свое последнее слово. Это, кажется, совпадает с буквой закона? Я имею в виду, что если вынесение приговора отсрочено, это не значит, что и от меня требуется погодить.

Керг кивнул.

— Господа Совет! Предъявляя мне то одно, то другое обвинение, вы с необычайным старанием и деликатностью обходили первопричину моих криминальных поступков. Я — в полном сознании того, что делаю, или нет — отказалась от своего магистерства. Я послужила первопричиной военного конфликта. Хорошо! Но помните ли вы, что это покойный Даниль Ладо, Денгиль, первым попытался соединить две створки раковины, и если бы ему удалось это, не возникло бы и нынешнего противостояния государств. О, это у него не вышло, разумеется: он был преждевременен или, скажем так, шел в ногу, когда все другие — не в ногу. И он стал слишком много значить у себя в горах, чтобы вы могли его терпеть. Это всегда чревато бедой, особенно когда имеешь дело не со всем Черным Братством, а с его дикими охотниками, то есть — наиболее агрессивной частью. Когда Денгиль стал совершать наказуемое, его необходимо было остановить: сначала — так, как хотели вы, дав ему легенскую власть и убрав из гор, позже — так, как поневоле пришлось делать мне. Потому что, принявши верное решение, вы не сделали его окончательным. Зачем вы отдали его мне в руки? Как вы могли помыслить, что я смягчу приговор ради моего мужа — ведь именно то, что он часть меня, помешало мне просить о снисхождении.