Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

Был разгар осени. Нагие ветви складывали свой безрадостный узор на фоне выцветших буро-зеленых гор и блеклого неба: копыта скользили по грязи и мокрым листьям, прибитым к земле мелким, но упорным дождиком. На желтых луговинах чернели пятна — неудачно поджигали траву, которая высыхала здесь к концу лета.

— пелось в мозгу.

С побратимом они впервые в жизни крепко поругались еще до его отъезда на новое назначение, полгода назад.

— Не тебе, боевому офицеру, арестовывать торговцев и бегать по горам за контрабандистами.

— Это ж не торговцы, а чистые мафиози. Те же банды, с которыми мы сражались вместе с горным Братством. Только теперь твой милейший Денгиль их покрывает.

Когда его назначили лэнским комендантом, а значит, фактическим представителем «красных» во всей провинции, — ему выдали целый список подозрительных лиц. Обо всех Танеида знала, что каким-то боком повязаны с Денгилем или вообще с «серыми». Что хуже всего — не один Марэм Гальден ополчился на вольницу: Белая Оддисена нынче держала его руку. Своеволие Волчьего Пастыря претило ей все больше. Вот только методы Братства были противоположны Марэмовым — не карательные, а превентивные. Но об этом она не могла даже намекнуть побратиму. Сказала одно:

— Покрывает он не бандитов и не зелье, уж поверь.

— Почем тебе знать! Тебе говорят, уж кто — не знаю, а я сам видал. Вот, один парнишка из моих — он уже приучился к тяжелым наркотикам и пытался бросить. Черт его дернул проглотить эту дрянь по чужой указке. Как он мучался перед смертью, ты бы видела! А сами эти капсулки, их еще много оставалось, он только десяток взял, — круглые, вроде валидола, в прозрачном желатине. Мы их сожгли вместе со всей партией героина прямо на эдинской таможне.

— Нойи, так это… В общем, что сожгли, — верно сделали, но сия игра не для тебя, брат мой. Ты в ней ровно ничего не смыслишь.

— Это не игра. У меня карт бланш на аресты, и я приносил присягу.

— Они находятся под защитой Денгиля, ты сам сказал. А его люди — самые преданные друзья и самые страшные враги во всем Динане.

— Слушай! У меня под рукой ходят почти одни бывшие белые стратены, и у них сам Керт проводником. Ему тоже твой полюбовничек и его шашни с Эро не очень приглянулись. Так что потягаюсь. Эта сдача козырей — моя. И сделай одолжение — не говори мне больше о дружбе!

Потом смягчился, понял, что не на тех струнах сыграл:

— Вернусь — помиримся? — спросил почти виновато.

— Сначала вернись. Иншалла!

Да, изменился побратим. Сам не заметил, как ломает самое главное между ними, и без возврата…

А Вечный Лэн был как будто всё тот же. Хотя — больше военного и полувоенного народу на улицах. Как-то все строже, без былого изящества, которое и в блокадное время не пропадало. И тот же серебряный перезвон колоколов — только не парит над ним, как на крыльях, человеческий голос. Закрыли мечети? Нет, поразъехались члены здешней уммы, кто — по лэнским селениям, кто вообще в Эро, И некому больше покупать сабли с амулетом в рукояти — для крепости руки — и тяжелый синий шелк для почетных одеяний.

Но всё так же умирал и возрождался каждое утро выкупленный ее город, и дом оставался таким же, каким она его покидала каждый раз: только не глядело в окна зеленое марево по ночам и давно уже не приходил, не стоял у окна Волк, шепча прельстительные речи.

Вот несчастье — оно пришло.

— Ина! Ина Кардинена! — голос Керта стучался в дверь ее комнаты рано утром — едва брезжило. Она поняла сразу. Оделась в мужское, вышла.

— Полковник Нойи… И с ним еще десятеро.

Она спросила самым ровным голосом:

— Значит, не совладали. Где?

— В лесничестве у Лин-Авлара. Тамошние отстреливались из оружия не нашего образца, и так метко — уму непостижимо. Они отбились, а мы отошли.

— Вы его сюда привезли?

— Нет. Я один приехал, а наши ждут тебя у перевала.

Ее спутники мигом подседлали коней. Карабины, автоматы и прочее оружие приехало с ними, полуразобранное, в рюкзаках и седельных сумах.

Через город шли молча и быстро; по тропам Керт вел их почти сутки.

Воины побратима сошли с коней, сидели кругом возле своих мертвых. Нойи лежал на попоне, укрытый плащом. Его умыли, закрыли ему глаза. Крови не было на лице — только маленькая такая дырочка между бровями. И голова слишком уж глубоко ушла в барашковую шапочку, подложенную под буровато-седые волосы.