Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

Так шли они с востока, от эдинских равнин, и с запада, всё теснее смыкая крылья захвата. Та-Эль, водительница людей. Со стороны высоких гор, с севера, нельзя было сейчас подступиться к Лэну: Сентегир оберегал его и тяжелые снега, которые могли сбить, сорвать в горный провал целую армию. Нужно было идти через Алан — порт, которым Горная Страна выходит в открытое море, и дальние ворота к ее столице. Подступы к нему с моря закрывали дальнобойные орудия; стратегические дороги, ведущие через перевалы в бухту, были взорваны еще в начале войны. Тогда по тропам, на руках перенесли, как величайшую драгоценность, малую числом полевую артиллерию новейших моделей, разработанную специально для крутых горных троп и уступов, и сотни допотопных пушечек, снятых со стен малых крепостей. Этих хватало на один-два выстрела, зато совершенно убойных: крупной, разнокалиберной картечью домашнего литья. Сами военные шли пешком, с лошадьми в поводу. В одну ночь захватили вражеские аванпосты и встали под аланскими стенами на расстоянии ружейного выстрела.

Командовал гарнизоном Лассель, сын того, эркского. Не бандит и по крови не кэланг. Трус. Похватал в самом городе и ближних селениях человек двести заложников и передал красным, что их смертью ответит на штурм. Один из командиров Та-Эль вызвался прорваться в город, взять тюрьму и освободить людей — только зря полегли.

Город, конечно, штурмовали и взяли. За час до его падения заложников — женщин, детишек, семьи аланского гарнизона — завели в глухой тюремный дворик и сбросили туда несколько связок гранат.

Та-Эль единственная изо всех была невозмутима, когда людей извлекали из того колодца, чтобы похоронить. Ласселя схватили в двух километрах от Алана, ей уже доложили о том. Своим звучным и в то же время — словно иссушенным изнутри голосом она приказала вести его по главному проспекту, чтобы жители и гарнизон могли увидеть его в последний раз. Попросила не трогать его, только смотреть в лицо. Здесь все были либо коренные жители гор, либо те, кто горский закон принял в себя как родной. Они и поняли ее наидолжнейшим образом. Лассель под конец пути еле передвигал ноги и совсем не мог держать голову — охранники подпирали ему подбородок стволами карабинов.

Потом его повесили: стыдная смерть, еще более мерзкая для лэнца, чем расстрел. Против храбреца, провинись он в чем, должно обернуть его клинок, чтобы он пал будто от своей руки или руки честного поединщика… Такой обычай, не слишком одобряемый церковью, пресекал в корне родовую месть: в горах требовали уплату не за всякую гибель родича, только за бесчестную и беззаконную. А за такого поганца, как Лассель, кровь брать — попросту совестно, буде и местные родичи отыщутся.

И вот тогда-то, когда в виду, на ладони Водительницы Людей, был Вечный Город с его славой, из ставки, от Марэма Гальдена, пришел приказ о прекращении военных действий и перемирии.

В Малом зале Дворца Правительства, раззолоченном и обтянутом шелком, народу набилось тьма. Весь генералитет подначистил погоны, ордена, сапоги и собрался. И Танеидин командир корпуса. И пройда Рони Ди: при виде ее сделал печальное лицо, но потом отвлекся на хорошенькую майоршу медицинской службы и, похоже, думать забыл и о сестре, и о «Динанской Жанне-д-Арк». Военных дам — из подразделений правительственной связи, переводчиц, медиков — было так много, что ее собственная уникальность значительно умалялась. Марэм-ини, нынче — Первый-министр-без-портфеля и Генеральный советник по таким-сяким разэтаким делам — восседал за столом: толстоват, плутовские глаза (один чисто зеленый, другой в карих родинках), мясистый нос, пухлые губы. Вдов и обладает двумя прелестными дочками, Энниной и Рейной, меж которых дурень Нойи смотрится по временам типичным Буридановым ослом.

Танеида уселась в задних рядах, однако принаряженная: расшитый пояс и ботфорты до пупа, в которых на лошадь хоть не садись, трофейная шпага в замшевых ножнах с прорезями, откуда проблескивает драгоценная «алмазная» сталь, сорочка с кружевным воротом и целая корона вьющихся кольцом прядок на голове. Кроме того, она вылила на себя наперсток контрабандных французских духов и теперь люто жалела об этом: в зале было не продохнуть от густого табачного тумана, все парфюмы напрочь забивало.

Председательствовал, конечно, дядюшка президент и главнокомандующий, еще более постный, чем обыкновенно.

— Почему город Лэн захотел перемирия, вам, я думаю, объяснять не требуется. Попытается переправить через горы к эркскому побережью людей, ценности и документы и получить с севера подкрепление, ибо осаду мы снимем… во всяком случае, отодвинем войска от города. Почему мы даем передышку явному врагу и идем даже на его усиление? Очень просто. Чтобы не остаться наедине со сложнейшей обстановкой в Южном и еще более — в Северном Лэне. Религиозная вражда, банды различного толка, которые не дают покоя мирному населению. Регулярные войска низложенного нами и переместившегося в город Лэн диктатора всё это… м-м… сдерживают, и хотя сам Эйтельред буквально на днях умер, формально продолжают подчиняться так называемому южнолэнскому правительственному кабинету. Но если совершенно прервется связь между ними и их центром в городе, то уже все они деградируют до состояния банд, не управляемых никаким законом.