Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

Но — погоди. Не суетись мозгами. Ты думаешь о Франке на третьем, самом глубинном уровне ее души. О Франке в обличии кошки — золотой кошки — напарницы золотого солнечного кота. Из коллекции милейшего Даниэля: желтый кот Ра-Озирис, который отрезает голову паскуднику Сету. (На рельефе, окаймляющем подножие статуэтки, змеюка выгибается волной, точно край гофрированного испанского воротника.) Чем-то сходным в Ветхом Завете занимались еврейские героини-победоносицы: Иаиль, Юдифь. В них, на мой взгляд, есть что-то ненатуральное: истинно женский триумф должен быть бескровен, Не протыкать висок, не рубить голову, не крошить на мелкие части, а попирать ногой мировое зло… Как Ева. Новая Ева.

Ладно, хватит с меня. Я приблизился к чему-то настолько тайному, что оно отталкивает меня от себя.»

«Конец лета и начало осени были спокойны, мирно спокойны, застойно спокойны, но и прелестны как никогда. Во всей округе яблоневые ветки ломились от плодов, и приходилось подпирать их жердями и рогатинами. Хмельной дух стоял в знойном воздухе. Сытно и гладко катилась гэдойнская жизнь: английские деньги крутились в нашей торговле, барыш делился на их и наш, только наша доля оседала непонятно где. Через земли, лежащие близ Дивэйна, перегоняли к нам табуны полукровок, чуть более короткошеих и приземистых, чем драгоценные эдинские скакуны огнистой и золотисто-гнедой масти, и более разнообразных в окрасе. Вся наша армия и городская охрана всели в седло, да и всюду, даже в самом Эдине, охотно покупали «северянок», что были много дешевле и неприхотливей старых конских пород. Лошадиные торговцы ходили с высоко поднятой головой, а ветеринары пользовались совсем уж неслыханным почетом.

Подернулось сытым жирком всё в Гэдойне, включая нашего сакраментального котяру и бродячих псов, коих в городе всегда было несть числа. Отец Лео на этой почве, а скорее от безделья, завел себе коллекцию не хуже герцогской, только в совершенно ином роде. Он привечал собак, причем самых беспородных приблуд, которые решительно ни на что не годились, кроме как лопать и брехать, и остались не при деле. Носил поверх чуть ли не епископского облачения странный жилет длиною едва ли не до полу, усеянный карманами, и набивал их хлебными корками, мясными обрезками и костями. Псы тянулись за ним целой связкой, куда бы ни шел. Время от времени он оделял их кормом, гладил то одного, то другого по кудлатой башке и приговаривал нечто поощрительное.

Жаль, я не приучен ходить к мессе. Поэтому меня одолевает, как наваждение, некая совершенно бредовая и курьезная картина: наш епископ Селетский вступает в собор, за ним вереницей — его псины, и каждая преклоняет на пороге правую переднюю лапу; а потом все они чинно рассаживаются впереди, между скамьями и алтарем, дабы лучше слышать Слово Божие, произносимое Волчьим (почему не Собачьим?) Пастырем…

С нашим герцогом мы оба сошлись еще основательней, чем когда-либо: отец Лео — на почве суемудрого философствования, я же по причине — чего, как вы думаете? — его архитектурных штудий. То ли он Гэдойн был намерен обстраивать и обустраивать, то ли на досуге создавал воздушные замки и феерические небесные города, но в его кабинете, том, где подвиги Геракла по всем стенам, весь круглый стол был завален чертежами, набросками и рисунками углем, сепией и китайской тушью, весьма диковинными.

Как-то, явившись к неопределенному часу («Я буду обедать дома и весь вечер не двинусь с места. Не хотите ли порыться в чертежах на пару со мной, кэп Роу?») я застал у него ину Франку. В победительной, вальяжной даме с высокой грудью, крутыми бедрами и матовой кожей почти неуловима была прежняя дерзкая юность. Герцогиня сидела в низком кресле без спинки, похожем на фруктовую корзину, раскинув по нему платье из золотисто-бурой эроской парчи, плотной и гибкой, как лайка. Оно обтягивало стан и у выреза, довольно глубокого, было украшено множеством как бы бутонов или розеток из той же ткани, а книзу падало крупными складками. Ожерелье было под стать наряду: тяжелые янтарные бусины цвета темного меда, диковинные по густоте и прозрачности тона.

Господин Даниэль, завидев меня, обернулся к ней, чтобы отослать.

— Сейчас пойдут скучные разговоры скучных пожилых людей, совсем не такие, как мы оба с вами любим, — произнес он тихо, пригнувшись к ее плечу. На фоне солнечного окна я увидел его точеный, изящный профиль, карий глаз, блеснувший лукаво и нежно.