Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

Упоминал ли я, что по ту сторону обширного луга слабо поблескивала мелкая степная речка с обрывистым, но невысоким берегом — естественная преграда для тех англов, что захотят бежать с поля боя? Битва докатилась почти до нее, когда кирасиры возомнили, что наступило их время. Передние их ряды, несколько поредевшие, разомкнулись посередине, и всадники начали тяжеловесно разворачиваться для охвата…

Господи, неужели опасность, которой они нам грозили, была настолько неотвратима, думаю я теперь? Конечно, они уже оторвали нашу кавалерию от основных войск; они уже начали обходить, затягивать, как в воронку, наших конников, обо всем забывших ради боя. И тут сквозь ряды нашего главного войска навстречу кирасирам выбежали лучники Франки, волоча за собою… да, то были не просто луки, а допотопные баллисты, установленные на колесной раме и оснащенные удивительного вида стрелой: почти без оперения, но по всей немалой своей длине обмотанной тряпками и с тупым, округлым острием. Должно быть, мастера долго тренировались где-нибудь в укромных местах: на лесных полянах, в дюнах близ Гэдойна, а то и неподалеку от Селеты, той, где дом их богини Юмалы, — рассчитывая, как их снаряды летят при попутном, противном и боковом ветре. Стрелы, оперенные клочьями пламени, с тяжелым гудением пошли в зенит, перелетели через людское скопление и обрушились на узкую береговую полосу и на головы кирасирам, еще не успевшим докончить свой охватывающий маневр. Хрупкие глиняные наконечники разломились от удара оземь, рыжее пламя догнало их и тут же погасло. Вдоль обрыва вспыхнула стена бледного, чуть зеленоватого огня, совсем безобидного с виду. Среди англичан, что были на берегу, возникло замешательство: но этот огонь был уже среди них, перекидывался на конскую шерсть, лип к коже и одежде, занавешивал путь к воде. Раздались крики боли и ужаса. Кое-кто соскочил с коня, многие падали вместе с лошадьми и катались по земле, пытаясь сбить зеленое пламя, которое от их усилий лишь растекалось и въедалось в плоть до кости. Его нельзя было залить ни жидкостью из фляг, ни целой рекой воды — ибо даже тот, кто прорывался к реке, не находил в ней спасения.

И тогда кирасиры слепо рванулись сквозь свои и наши ряды, сминая войско, занимавшее пока еще чистую от огня часть берега, и всем скопом попадая прямо на наши топоры, мечи и сабли — быть может, в поисках более легкой смерти.

Я глядел, цепенея, и чувствовал, что обращаюсь в камень.

— Фосфор, — проговорил сзади герцог, уцепившись в мой локоть. Лицо у него было тоже каменное. — Особенная, редкого состава нефть с добавлением белого фосфора и иных горючих веществ, секрет которой гябры не выдают никому. Тайная сила Братства Зеркала. Нечто подобное изобретал некогда Калиник, там была, правда, обычная нефть, и всё равно этот «греческий огонь» был настолько совершенным оружием, что довольно скоро канул в небытие… Нет, мы всё с вами знали, хотя не думали, что это будет так ужасно! Но вот госпожа Кати…

На почерневшую и оплавленную прибрежную полосу с перебегающими по ней бледными язычками въехали всадники в нарядах, еще увеличивших жуть: закутанные в мешковатые серебристо-белые одеяния, со странным инструментом в руках. Их кони были в таких же попонах и обуви. Каменная бумага. Асбест, защищающий от любого огня. Что же, сошлось одно к одному.

Кто-то из английских мушкетеров в панике выстрелил. Ему крикнули свои же: «Фатма! Фатма!» Действительно, на рукаве у каждого (нет, каждой! То были женщины Юмалы) виднелся алый серпик, увенчанный крестом, — знак милосердия, перенятый от здешних тюрок вместе с именем ордена.

Они без страха вступали в еще живое пламя, своими крюками и петлями на длинных рукоятях подцепляли охваченных им людей, перетаскивали на свободную землю и засыпали песком, обкладывали спешно нарезанным дерном.

Сражение выдыхалось. Как мы потом узнали, старый Аргалид был смертельно ранен чуть ли не одним из кирасир, младший сумел покинуть сражение еще до того, как с нашей стороны стали выкрикивать требования сложить оружие и прекратить разрозненную стрельбу.

Так мы победили, и наш воинский лагерь обратился в лазарет. Гябры умели и лечить ожоги, причиненные их тайным средством: накладывать мази и повязки, втягивающие в себя отраву разлагающихся и обугленных тканей, смягчающие боль и лихорадку. Это искусство тоже прибыло с нами на «Эгле», да и отец Леонар был ему обучен, — а теперь многие наспех овладевали его азами. Ибо между «нашими» и «их» обожженными, просто пораненными и умирающими никто не проводил четкой границы: было недосуг. Здоровых пленных обезоруживали и ставили помощниками лекарей и сиделок.