Татьяна Мудрая - Геи и гейши

— Я становлюсь магом, — шутил человек, имея в виду даже не волшебство, окружившее его, а свою совместную с собаками жизнь. Ведь персы-зороастрийцы, как он слыхал, очень почитали псов.

А голос тихого везения продолжался и постепенно обретал лучшую слышимость. Как-то ночью мужчина проснулся оттого, что над ним, крепко уперевшись в пол всеми четырьмя лапами, стоял вожак: огромный пес почти квадратного сечения, помесь ротвейлера с черным терьером, — и с горделивой миной озирает своих подчиненных, как бы предъявляя им свое право собственности.

— Ого, кажется, меня приняли в стаю на щенячьих правах, — тихонько засмеялся человек, — Еще бы мне писнуть кверху в знак скрепления договора, только, боюсь, жена меня не поймет.

Женщина его все время была точно в ступоре: ела, пила, спала, кутаясь в тряпье, и справляла нужду, с трудом выволакивая огрузневшее тело к порогу. Он относился к ее ничегонеделанию снисходительно: главное, пусть родит, а там и человечество ее проснется. Когда же к ней и в самом деле приблизилось время родов, мужчина как-то вдруг понял, зачем суки на сносях вползают в подвал здания через узкий ход. Он видел, что они некоторое время так там и живут, сначала пользуясь чужими приношениями, потом выходя на охоту сами, а потом выводя за собой следом острозубую молодежь; но ему и в голову не могло прийти, что в той глубине, куда он проник на четвереньках, неся с собой свечной огарок, будет так тепло, сухо и даже уютно. Здесь проходили какие-то не очень понятные коммуникации, предназначенные явно не для того пропащего сарая, который находился наверху: толстенные и совсем тонкие трубы с горячей и холодной водой перекрещивались или изгибались под прямым углом, соединялись муфтами, в некоторых местах были вентили и даже краны. Последнее показалось ему самым чудесным: до этого он грел воду для мытья на том же костерке, где готовил еду, и ее вечно не хватало. Да и сама вода была здесь почему-то не техническая и с виду еще чище той, что текла из кладбищенской колонки.

И вот он с огромным трудом, но перетащил жену на новое, чистое место.

Человек еще раньше лечил собак от порезов, ловил блох, таскал клещей и помогал им иными способами; это получалось у него само собой, так же непринужденно, как он постиг необходимость делиться добычей. Он вспомнил, что «до событий» учился на ускоренных ветеринарных курсах, и те же руки, что приняли однажды его собственного сына от полузнакомой, вопящей и хнычущей двуногой самки, извлекали на свет Божий крохотные влажные комочки, еще в родильной оболочке, от которой их мамаша не успевала их освободить. Он порядочно усовершенствовался в родовспоможении, когда вниз к нему свели молодую светло-бурую самку, пользующуюся тут особым авторитетом, и непонятно почему: подругой кого-то из главных самцов она не была, даже во время течки ее сторонились все, кроме одного тощего, но ловкого кобеля.

Роды были нелегкие, но когда он высвободил из сорочки последнего из двенадцати крошечных, но уже мускулистых щенков, руки его наполнились живой благодарностью и ласковой тяжестью. Собака подняла морду, пытаясь облизать своего последыша: остальные, уже обихоженные, толклись у сосков.

— Тяжело тебе будет, с такими-то двумя сменами, — сказал человек полушутя. — Придется их очередности обучать и чтоб маленьких не оттирали. Но ты не бойся, красавица: покуда я здесь, я тебя не оставлю.

Тут он почувствовал, как четыре последних слова будто оторвались от его губ и ушли кверху.

После того сразу получилось много событий: прямо-таки обвал. Управление по делам насильственно перемещенных лиц, куда он иногда захаживал — больше для того, чтобы утвердиться в своем чисто вымытом облике — обратило на нашего человека свою благосклонность. Ему дали квартиру! Да, именно: квартиру, маленькую, слепленную почти из такого же папье-маше, что и его сгоревшая, но дающую настоящие права.

Во время торжественного вселения жена, похудевшая и расцветшая, внезапно обнаружила сразу родню, которой ее живая единица была необходима для расширения жилплощади, и дальнего, не кровного родственника, с которым когда-то была сговорена. Родственник брал ее, семья — ребенка. Мужчина, который, таким образом, остался один в пустых стенах, воспринял случившееся на удивление спокойно.

Первое время после новоселья он ездил на кладбище, но собачий приют вскоре разломали, чтобы строить на его месте что-то фешенебельное. О существовании подземелья никто почему-то не знал и даже, как понял человек, не хотел или боялся знать. Человек только надеялся, что внутри не засыпало никого из детных самок, но потом надежда переросла в зыбкую уверенность: «его» стая некоторое время появлялась в городе, причем в самых неожиданных местах, и, видимо, пыталась найти экологическую нишу среди других групп, не так хорошо сплоченных, но существующих на более законных и общественно признанных основаниях. Так продолжалось месяца два, пока вытесненная стая не ушла прочь из города; но до этого человек еще успел попрощаться с Главной Матерью стаи и полюбоваться на щенков. Они подросли, выровнялись и были очень хороши все двенадцать, ни один не погиб, — хотя последние два показались ему более хрупкими. Может быть, они просто удались в отца.