Павел Молитвин: Дар

— Право же, Константин Юрьевич, не представляю, что нового я могу сообщить читателям вашего журнала о Леониде Евгеньевиче Путилове. О его жизни писали уже довольно много, и я рада, что скандальная полемика, связанная с его удивительными способностями, начала понемногу затихать. С тех пор как он умер, минуло пять лет, и все, что творил Леонид Евгеньевич и творилось вокруг него, теперь уже «дела давно минувших дней», так стоит ли ворошить прошлое?

Ах, вам хотелось бы послушать «преданья старины глубокой»? Но, видите ли, Константин Юрь… Хорошо, просто Константин, для вас это и правда старина, а для меня — б о льшая и лучшая часть жизни, и я…

Ну ладно, раз вы так настаиваете, я вам о нем расскажу. Или, знаете, лучше давайте так — вы будете спрашивать, а я постараюсь ответить на вопросы и удовлетворить ваше любопытство.

Познакомились мы еще в школе. Учились в параллельных классах, жили в соседних домах, играли в одном дворе… Впрочем, детство Леонида едва ли вас заинтересует, ничем он тогда, ей-же-ей, не выделялся. Вы ведь знаете, дар создавать миражи открылся у него после того, как мы попали в автомобильную катастрофу, а случилось это… Погодите-ка… Ну да, произошло это лет через пять-шесть после института.

В ту весну мы случайно встретились около моего дома, то есть мы и раньше встречались, здоровались, спрашивали, «как дела», «что новенького», а тут… Нет-нет, в школе мы не были друзьями, и Леонид за мной никогда не ухаживал.

Так вот, столкнулись мы у моей парадной, а сами представляете — весна, все цветет, радуется жизни… Леонид — высокий, широкоплечий, таинственно-молчаливый и, как сейчас помню, в серебристой такой куртке, с вечно распахнутым воротом. А я… Я тоже тогда была ничего себе. Особенно волосы у меня хороши были: густые, темно-каштановые, без всяких там «химий» и «перманентов». Что вы, Костя, сейчас-то я уж совсем старуха, а раньше действительно от поклонников отбоя не было.

Словом, разговорились мы и будто в первый раз увидели друг друга — открылись, что называется, глаза. То есть не то чтобы это была любовь с первого взгляда, но влечение друг к другу мы определенно испытали. Пригласил меня Леонид, как водится, в кино, потом еще куда-то, и пошло, поехало… А в августе, в самом конце, отправились мы с его другом за город и, когда уже с грибов возвращались, попали в аварию — столкнулся наш «жигуленок» с «рафиком». К счастью, все живы остались, провалялись по месяцу в больнице и, может, и позабыли бы вскоре о случившемся, если бы у Леонида с тех пор эти самые феноменальные способности не проявились.

Причем началось-то все с мелочей, о которых только мы с ним вдвоем и знали, — сперва он все как бы в шутку воспринимал. Вот, например, не удалось ему как-то цветы мне купить, а он возьми и представь, что у него в руках букет роскошных роз. И правда — появился в руках букет. Он мне его и дарит, и пока я букет не взяла — полный эффект присутствия цветов: и запах и краски; пока не прикоснешься — и не догадаешься, что это лишь иллюзия. Леонид — он ведь, прежде чем в Технологический поступить, художником стать хотел, даже в художественную школу ходил — верно, это и помогло ему такие убедительные миражи создавать. И тени и полутона — ну все точь-в-точь…

Вы правы, я тоже когда-то рисовать пыталась. В Мухинское училище поступала, но по конкурсу не прошла. Может, это-то и толкнуло нас с Леонидом друг к другу…

А по-настоящему? По-настоящему он свой дар стал использовать года через два, и подтолкнул его к этому один случай, о котором никто, кажется, кроме меня, не знает. Теперь, по прошествии стольких лет, чего бы о нем и не рассказать, хотя…

В общем, закончил Леонид к тому времени аспирантуру и начал на преподавательскую работу устраиваться — у него уже и договоренность была: держали ему место в одном институте. Все уж вроде слажено было, а как пришел он в отдел кадров, тут ему и «от ворот поворот» вышел. Я уж тонкостей не помню, но какие-то там бумажки начальнику отдела кадров не приглянулись. Месяцев шесть он Леонида мурыжил, то ему из одного министерства справку принеси, то из другого, да так на работу и не принял. Не принял, и ладно, но тут вот какая забавная штука произошла.

Спускаемся мы как-то с Леонидом в метро, и вдруг он меня локтем толкает: «Гляди-ка, вон тот самый змей, тот самый мерзавец, что полгода жизни моей украл, десять литров крови выпил и километра два нервов вконец измочалил!» — и показывает на одного из едущих вниз на соседнем эскалаторе мужчин.