Олег Мелехов - Воды Леты

— П-понятно, — только и смог выдавить из себя Марк Фурий.

Его била крупная дрожь, а мысли спутались в единый бессвязный клубок.

— Нет, не понятно, — вздохнула она, поднимаясь с песка. — Пока ничего не понятно, ни тебе, ни мне. Вот, — Антония махнула в сторону, — я создала там временное жилище. Не бродить же тебе вдоль полосы прибоя все это время. Программа сама подстроится под твои потребности… ну, да ты знаешь. Мне нужно идти, Марк Фурий. Я вернусь в ближайшее время. Завтра. Не пытайся сдерживать эмоции — они могут стать шагом к выздоровлению. До встречи.

«Antonia Lucio salutem . [1] «Антония приветствует Луция» (лат.).

Мой Луций! Пишу это вдогонку тем материалам по известному тебе проекту, которые намедни выслала. Знаю, что ты, достойнейший из моих учеников, не откажешься выслушать соображения своей старой наставницы.

Предвосхищая твой вопрос, говорю: да, конечно же, ты сможешь ссылаться на мои нынешние труды в собственных работах, но только после того, как проект «Лета» достигнет своего успешного завершения. А до той поры, мой Луций, еще пока далеко.

Чем глубже я погружаюсь в изучение объекта 18а, чем ближе узнаю его и обстоятельства, которые привели его в мою лабораторию, тем сильней мои сомнения. Нет, не в себе, своих знаниях и способностях я ничуть не сомневаюсь. Равно как и в необходимости столь радикальных методов воздействия на объект. Проект «Лета» — не просто мое любимейшее детище, это важнейший этап развития той области науки, которой мы с тобой служим. Другое дело, что память и отчасти даже личность объекта 18а подверглась столь грубому вмешательству прежде, чем я включила его в проект, что я вынуждена констатировать ее частичное разрушение. Что, несомненно, нарушает чистоту эксперимента. После повторной «чистки» памяти объект находился на грани настоящего сумасшествия, третья же по счету процедура будет фатальной. Но я принимаю этот вызов, мой Луций, ибо, чем сложнее задача, тем слаще плоды победы.

И все же в данном случае мне предстоит выступить в непривычной роли… пожалуй, «реставратора». Помнишь ли ты нашу беседу, когда между нами возник некий спор? Ты утверждал, что основная задача психокорректора — это именно коррекция, исправление несовершенств человеческого генома и психики, я же считала более точным термин «хирургия». Мы — хирурги, мой Луций, наш долг иссекать пораженные органы прежде, чем болезнь перекинется на весь организм. И как хирург не испытывает сочувствия к иссекаемой опухоли, так и психокорректор не должен излишне очеловечивать объект работы. Я заметила, что в своих письмах ты упорно называешь свои объекты «людьми», даже упоминаешь их имена. Это — опасный путь, Луций, и мой долг — предостеречь тебя. И в очередной раз напомнить: мы — не люди. Мы — создания людей. Кому, как не тебе, понимать, в чем заключается разница.

Покуда я еще не наскучила тебе наставлениями, вкратце опишу те особенности объекта 18а, которые привлекли мое внимание. Итак, он, пожалуй, излишне высок для линии Фуриев, и если бы я не знала точно, кто передо мной, решила бы, что он и вовсе легионер. Кроме того, радужка его глаз тоже нехарактерного цвета — зеленого, а не карего, как утверждено в стандарте фамилии. Конечно, вариабельность пока еще никто не отменял, но не является ли этот порок свидетельством более скрытых, глубинных отклонений? И не этот ли дефект — причина, по которой он вообще выжил на борту «Северы»? Но, право, я увлекаюсь, и тропа неуместных фантазий может завести меня далеко.

Я буду продолжать держать тебя в курсе исследований.

Vale» .

Неведомо, сколько времени Марк Фурий Северин просто метался по берегу, вбивая своё горе пятками в твердый сизый песок. Лазурные волны жадно слизывали его следы. Точь-в-точь как неведомая катастрофа начисто уничтожила его память. А когда иссякли силы и наварх погибшей «Северы» окончательно сорвал голос, проклиная богов и Вселенную, он упал под навесом лицом вниз. Вся беда в том, что вместо забвения Марк желал вспомнить, как всё было. Любой ценой.

Сколько он так пролежал, неизвестно, но от костра шло живительное тепло, мокрая одежда постепенно высыхала, а мысли возвращались в привычно русло здравого смысла и железной логики, которыми славны пилоты из семьи Фуриев.

Итак, он шел по коридору в каюту, порядком усталый, но счастливый. После модернизации «Севере» предстояло провести в глубоком и полностью автономном рейде не меньше шести стандартных месяцев. Может ли быть что-то лучше, чем полгода абсолютной свободы? Даже гетеры, и те на радостях организовали праздник для офицеров. Перед окончанием вахты ему тоже пришло приглашение — роскошная голографическая звезда, рассыпающая вокруг себя язычки золотого пламени.