Владислав Кетат - Стать бессмертным

Матвей Матвеевич замолкает и начинает глубоко и шумно вдыхать морозный воздух, словно задохнувшийся бегун.

— Матвей Матвеевич, с вами всё в порядке? — озабоченно спрашиваю я.

— Да, да, всё хорошо. — Он достаёт откуда-то упаковку таблеток и, ловко выдавив одну из блестящей оболочки, направляет себе в рот.

— Извините, — спрашиваю я, когда Матвей Матвеевич перестаёт жевать, — а откуда тогда взялся человек, который, как вы сказали «был»?

— Эволюционировал из обезьяны, надо полагать, — отвечает Матвей Матвеевич, — с божьей помощью.

— Не понимаю…

— Ничего, скоро поймёте, — смеётся Матвей Матвеевич, — только я прошу вас об одной вещи: пожалуйста, никогда не поднимайте этой темы при Стелле Иосифовне, она этого очень не любит. Хорошо?

— Хорошо, — отвечаю я, — но…

— Всему своё время, Алексей, — перебивает меня Матвей Матвеевич, — и спасибо, что проводили.

В истории развития советской науки и техники было немало случаев, когда не оправдавшие надежды руководства страны военные или гражданские проекты попросту сворачивались, а творившие их люди уходили в смежные области или вообще начинали заниматься чем-то совсем другим. Именно так вышло с тематикой, которой в НИИгеомаше занимался Илья Михайлович Щетинкин. Сразу после того как стали известны результаты работы правительственной комиссии, на внеочередном заседании Совета Министров СССР дальнейшие работы по автономным тоннельно-бурильным машинам с ядерной энергетической установкой были признаны бесперспективными. А нужны были они, эти автономные тоннельно-бурильные машины с ядерной энергетической установкой, кстати, всего лишь для возможности скрытной переброски войск по проделанным ими тоннелям, в первую очередь, в приграничных областях. Ведь это же очень удобно, наковырять множество ходов под пограничными укрепрайонами противника, запустить туда в достаточном количестве отличников боевой и политической подготовки и выйти ничего не подозревающим китайцам (или ещё кому) в тыл, вместо того чтобы брать эти укрепрайоны в лоб, штурмом.

До этой простой, в общем-то, идеи так и не смогли додуматься ни Илья Михайлович, ни высоколобые орлы из его команды. Грезилось им, романтикам от науки, всё, что угодно, только не это. Даже странно, что никого из них не насторожил, например, тот факт, что больший диаметр изделия чуть побольше ширины наших танков, а меньший — их высоты… Хотя, возможно, правильный ответ и приходил в чью-нибудь светлую, убелённую сединами голову, но этот кто-нибудь не мог даже предположить, что это и есть та самая цель, ради которой государство тратит огромные силы и средства, и поэтому продолжал далее метаться в догадках. Истинное назначение изделия так и осталось для многих из них, не доживших до демократической вольницы, глубокой тайной, а те, кто дожил и прочитал об этом в бесстыдно-лживой демократической прессе или же увидел по ящику с привидениями, просто не поверили.

Итак, после аварии четвёртого марта 1977 года тематику Щетинкина в НИИгеомаше свернули, а все работы по ней, в том числе и лабораторные, были полностью остановлены. Теоретически, это не означало, что Илье и его команде (в частности и Евгению Ивановичу Рыжову), в НИИгеомаше больше делать нечего, но практически выходило наоборот. Илья лишился своей должности, кабинета, полномочий и много чего ещё. В качестве утешительного приза ему была предложена должность начальника отдела нормоконтроля, но от этой подачки он отказался.

С Евгением Ивановичем и некоторыми другими членами «Банды Щетинкина» поступили схожим образом, с той лишь разницей, что должности им были предложены для их возраста и квалификации совершенно унизительные, причём не в самом НИИгеомаше, а в его филиале, где-то под Арзамасом. Ясное дело, что никто на это не согласился, в том числе и Евгений Иванович. Но если у него оставался за спиной институт, то Илья в один миг оказался вообще не у дел. Теперь для него и его разработок были закрыты в прямом смысле все двери. Для такого человека как Илья Михайлович Щетинкин — настоящего учёного в самом глубоком смысле этого слова — это было равносильно смертному приговору. Как и после «ленинградского дела» Илья впал в тяжёлое нервное расстройство, с последствиями которого ему на этот раз пришлось бороться «у Ганнушкина» [15] Психиатрическая больница № 4 имени Ганнушкина в Москве. .

Должно быть, единственно возможный в такой ситуации выход подсказал ему Евгений Иванович, карьера которого (да и сама жизнь) после случившегося также повисла на тонком и непрочном волоске. Он уговорил совершенно потерявшего моральный дух Илью попробовать себя в академической сфере. Евгений Иванович поехал в Москву и обратился к заведующему кафедрой Валентину Павловичу Десятникову с просьбой взять Илью на освободившуюся в связи с длительной загранкомандировкой (на Кубу) одного из преподавателей кафедры профессорскую ставку. На удивление Евгения Ивановича заведующий совершенно неожиданно согласился. В те годы было совсем не просто вот так вот «с улицы» устроиться работать преподавателем, но оказалось, что, во-первых, Десятников был знаком с разработками Ильи ещё, когда тот работал в метрострое, а, во-вторых, в тот момент сложилась весьма удачная для его приёма на работу ситуация.