Владислав Кетат - Стать бессмертным

Состояние Евгения Ивановича было близким к обмороку. Его мутило. Евгений Иванович попытался вспомнить, когда в последний раз ему было так плохо, но не смог. «Теперь точно амба», — подумал он.

— Так, больной, — услышал он над собой голос Ильи, — это надо выпить.

Евгений Иванович поднял голову и увидел Илью, протягивающего ему гранёный стакан с мутным раствором. Евгений Иванович нетвёрдой рукой принял стакан, выпил всё, что там было без остатка, и у него мгновенно сжало виски, а потом также резко отпустило. Краски окружающей реальности, которые за последние минуты несколько поблёкли, обрели прежнюю яркость. Захотелось сделать глубокий вдох и встать.

— Лучше посиди пока, — осадил Евгения Ивановича Илья.

— Тут что, со всеми так? — спросил Евгений Иванович.

— Нет, ты первый, — серьёзно ответил Илья и, критически оценив друга, добавив, — хреново выглядишь, старик.

— А-а… — Евгений Иванович вяло махнул рукой. — Похоже, это конец…

— Ты это брось! — торопливо заговорил Илья, — ты с этим кончай! Потерпи, сейчас легче будет… надо тебя как-нибудь отвлечь… О! Хочешь, я глаз укушу? — И, не дождавшись ответа, Илья вынул из глазницы протез и сделал вид, что пробует его на зуб.

По потолку поплыли розовые тени, и сознание вновь оставило Евгения Ивановича.

Отношения со студентками у меня складывались с переменным успехом. Когда я учился в аспирантуре (22–25 лет), чаще они крутили мной, чем я ими. Придёт такая фифа в декольте до пупа, посмотрит так жалобно и беззащитно, и зачётка уже у неё в сумочке лежит подписанная. Понадобилось несколько лет, чтобы научиться с ними бороться. А, может, я привык просто, заматерел.

Бывало, что поступали предложения. «Алексей Германович, я хочу подарить вам свою девственность», — такого я, конечно, в сданной на проверку тетради не находил (всё равно бы не принял сей сомнительный подарок) но ангажемент получать приходилось, и не раз. Это всё правда, что молоденькие девочки предпочитают сверстникам мужиков постарше, сущая правда. Думаю, им просто хочется сравнить. Мне же элементарно хочется секса — потому что, когда долго находишься среди молодых и часто привлекательных девиц, ни о чём другом уже не думаешь — и ещё больше хочется почувствовать себя молодым. Но, если с первым периодически выгорало, то со вторым, становилось всё сложнее и сложнее. В конце концов, я понял, что подобные связи дают эффект обратный, то есть вместо ожидаемой иллюзии молодости приходило самое настоящее ощущение собственной старости.

Интрижки со студентками облегчали невесёлую преподавательскую жизнь, и только. Серьёзных отношений у меня с ними никогда не было, дальше нескольких утренних или дневных встреч на квартирах моих друзей дело не двигалось. Не складывалось, как-то.

Мне, конечно, грех жаловаться. Я, хоть и нечасто, но всё-таки добивался своего, а, вот, как, например, бедные школьные учителя? Особенно физруки. Не понимаю… Вот там соблазны, так соблазны… красавицы-то, все как одна подстатейные. И ведь сами нарываются, соплячки безмозглые. Лолиты местечковые. Мне-то за мои проделки в самом худшем случае грозит увольнение (правда, такого ни разу не случалось на моей памяти, хотя, при повсеместной американизации того и гляди, кого-нибудь да выпрут), а этим беднягам — бутырки с довольно таки предсказуемым исходом. Наверное, поэтому их так мало, учителей мужчин.

К чему это я? Ах, да, о Беляевском домашнем задании…

Девушка с редкой для Московской области фамилией Мао всегда садится в дальний левый угол аудитории, рядом с батареей, на которую кладёт чёрную вязаную шапку, обёрнутую в такого же цвета шарф. Я подумал, что это кошка, когда в первый разу видел на батарее чёрный мохнатый кулёк.

Волосы у Лены Мао прямые и чёрные. Даже чернее её шарфа и шапки. Стрижка короткая, под мальчика. Макияж в стиле нуар. Лена является ко мне на лекции всегда во всём чёрном — будь то длинная, до полу, юбка со свитером крупной вязки, или брюки с водолазкой, или просто майка с джинсами.

Всё это довольно странно, но привлекает. Остальные девушки из моих групп как одна подобрались до того невзрачные и бесцветные, что я, спустя почти два месяца, не запомнил большинство из них даже в лицо, не говоря уже, о фамилиях.

Но есть и то, что отталкивает. Поначалу я думал, что Лена ещё находится в том возрасте, когда принято стыдиться любого проявления чувств, кроме, разве что, ненависти, но вскоре понял, что ошибаюсь. Из небольшой кучки сокурсников, которые ходят на мои лекции, её выделяет безразличие. Не подростковое туповато — скучающее, а совершенно адекватный взрослый пофигизм, или, если хотите, интеллигентная индифферентность. Это, знаете, как добросовестно заниматься чем-либо неприятным, например, чистить сортир, всем своим видом показывая, что тебе это абсолютно не интересно, но всё равно чистить, чистить, чистить…