Владислав Кетат - Флорентийская голова (сборник)

— Дверь-то, зачем ломать? — тихо сказал он. — Я её, межу прочим, изнутри еле открыл.

Я раскрыл рот, чтобы извиниться, но Славуцкий меня опередил:

— Сразу прошу прощения за то, что вас вытурил, но у меня в кабинете такие вещи обсуждать нельзя — камеры. А в чём дело, я вам объясню по дороге. Составите компанию?

— Составлю, конечно, — ответил я. — А что, собственно…

Славуцкий приложил указательный палец к губам и так широко раскрыл глаза, что я испугался и замолчал.

— Потом, всё потом, — сказал он.

В это мгновение открылись двери лифта. Из кабины вышли две медсестрички в халатиках и игриво поздоровались со Славуцким.

— Здравствуйте, девушки. И до свидания, — на той же ноте ответил им эскулап.

Пока я заводился и прогревался, Славуцкий долго стоял в нерешительности у пассажирской двери, будто ждал особого приглашения. Потом также долго устраивался на сидении, двигал кресло, регулировал спинку и совершенно неуклюже пристегнулся, дважды перекрутив ремень. Я решил не обращать на это внимания, списав это на допустимый уровень криворукости.

Тронулись. Я вырулил с переполненной больничной стоянки, едва не задев синюю «Микру» с плюшевой игрушкой на «торпеде», которая как раз выезжала задом.

— Точно, баба, — сказал я, но Славуцкий никак на моё заявление не отреагировал, после чего я решил, что он вообще не понимает автомобильного юмора, и решил помолчать.

Выехали на полупустой Мичуринский. Я сразу ушёл в левый ряд и хорошенько разогнался. «Скоро уже начнутся пробки, — подумал я, — успеть бы».

— Давайте только поедем небыстро, — тихо попросил Славуцкий.

— Как скажите, — ответил я, чуть сбавляя. — Вы не уверены в моей водительской квалификации?

— Нет, — ещё тише отозвался Славуцкий, — просто я боюсь ездить. Я болен. У меня амаксофобия.

Я думал, что Славуцкий меня так разыгрывает, и уже хотел поддержать шутку одобрительным смешком но, покосившись на него, понял, что ни фига тот не шутит. Славуцкий сидел, вжавшись в сильно откинутую назад спинку сиденья, воздевши глаза, полные тоски всего еврейского народа, в потолок.

— Так чего ж вы в машину-то полезли? — искренне удивился я.

— Поговорить с вами хотел без свидетелей, — умирающим лебедем пропел Славуцкий.

— Ох, горе, мне горе… до метро-то дотяните?

Славуцкий ответил вялым кивком. Я ещё больше сбавил и ушёл в правый ряд.

На Университетском проспекте мы аккуратно влились в медленно движущийся поток. Проплыли мимо бетонных скал элитного жилья, мимо старых корпусов и главного здания МГУ. Напротив нового здания библиотеки поток остановился, ну, и мы, соответственно.

— Всё, приехали, — сказал я.

Славуцкий, между тем, постепенно начал оживать. Зашевелился на своём ложе, немного порозовел лицом.

— Живой? — спросил я.

— Скорее да, чем нет, — простонал он, — клянусь мамой, больше никогда в драндулет не сяду.

«Зарекалась ворона говна не клевать», — подумал я, а вслух сказал:

— Говорите быстрее, что вы хотели мне сказать, а то, может быть, сейчас снова поедем.

Славуцкий глубоко вдохнул.

— Как я уже вам говорил, по моему профилю вы действительно совершенно здоровы, — начал он, — с чем вас и поздравляю…

— Спасибо, и на этом, — вставил я.

— …а сказать вам я хотел вот что. В моей практике был всего один случай, когда ко мне обращались с подобными жалобами. Это был мой родной дядя, профессор МГУ, Леонид Семёнович Славуцкий, который утверждал, будто во сне он очутился в сорок первом году, в горящей Киевской квартире его родителей и, перед тем как быть вытащенным буквально из огня отцом, схватил свою детскую игрушку, зайца с барабаном. С этой игрушкой он и пришёл ко мне в кабинет. Разумеется, я его обследовал, и, не найдя ничего, сказал: «Дядя Лёня, но у тебя всегда был этот заяц. Ты просто переутомился». Он тогда очень на меня обиделся и ушёл. А через неделю вернулся и сказал, что снова видел сон, где он оказался уже в Москве, в эвакуации, в той квартире на Преображенке, где они с семьёй жили подселёнными до сорок второго года. Он мне долго рассказывал, какая красивая была в молодости его мама, моя бабушка, как было холодно в квартире зимой, какие были несносные хозяйские дети и так далее. А потом сказал, что когда он остался один в зале, спрятал за батареей любимую книжку старшего хозяйкиного сына, «Приключения Гулливера».

Этой истории я от него раньше не слышал, поэтому решил всё проверить. Три месяца потратил, чтобы найти адрес — наши архивы, сами понимаете. Слава богу, дом не снесли и, похоже, капитально не ремонтировали. В один из выходных мы с дядей туда отправились, нашли ту квартиру, долго торговались с нынешними жильцами, и, когда нас, наконец, пустили, за одной из батарей в зале обнаружили ту самую книжку. Кстати, чтобы её взять с собой, нам пришлось заплатить.