Владислав Кетат - Флорентийская голова (сборник)

— Этот шалопай вот уже четыреста лет носится по Италии и пугает общественность, — продолжал он, — обычно, связывается с мелкими ворами или с мелкой богемой, а чаще всего с теми и с другими. Особенно любит жить с художниками. Он любит, чтобы его рисовали, но это вы уже, вероятно, поняли… Надеюсь, он вас не обидел?

Я, наверное, была уже красная, как кремлёвская стена.

— Да кто вы вообще такой? — спросила я довольно резко.

— А вы ещё не догадались? — Мужик повернул голову вполоборота ко мне.

И тут мне в мозг упало понимание того, на кого же он на самом деле похож.

— О, господи, — только и смогла произнести я.

— Что? — спросил мужик.

— Вы тот, о ком я думаю? Вы — это он?

Мужик расплылся в улыбке.

— Милая Саша, я — это я, а вы — это вы. Двух мнений быть не может.

Я несколько раз тряхнула головой, стараясь таким образом собрать в кучу расползшиеся внутри неё мысли, но, как и следовало ожидать, из этой затеи ничего не вышло — мысли расползлись ещё сильнее.

— Извините, это вас сожгли на Кампо деи Фиори? — робко спросила я.

Улыбка на лице мужика (или, вернее, человек, похожий на Джордано Бруно) стала ещё шире.

— Меня, кого же ещё!

— Не понимаю… а почему вы живой, раз вас тогда сожгли… — сказала я и чуть не добавила: «к едрене фене».

Человек, похожий на Джордано Бруно, обречённо взмахнул руками.

— Ну, как вы не понимаете, Саша, я же бог. Мне свойственно воскресать.

После всего того, что со мной произошло за эту неделю, я уже ничему не удивлялась, но к подобному заявлению отнеслась скептически. Одно дело, выросшая в человека оторванная голова, а совсем другое — живой и здоровый Джордано Бруно, который, оказывается бог; я посмотрела на моего собеседника с некоторым сомнением. Тот взгляда не отвёл, а, напротив, с готовностью уставился на меня. Никакого сияния, или чего-то подобного, от его больших глаз не исходило, наоборот, я разглядела в них такую колодезную глубину, которая могла бы запросто напугать. Во всём остальном он выглядел, как обычный человек.

— Скажите, а что это вообще было? — спросила я, имея в виду всё то, что со мной случилось.

«Бог», похоже, понял, о чём я.

— Чудо, — ответил он серьёзно, — точнее, временное нарушение законов природы под действием высших, то есть, в данном случае, моих сил…

«А, ну тогда всё понятно, — подумала я, — так бы сразу и сказал». Поправила на плече папку с художествами и уверенно пошла на паспортный контроль.

Апрель — август 2008 г.

Автор считает своим долгом сообщить, что в названии настоящей повести не содержится аллюзий на одноимённое музыкальное произведение С. Н. Чигракова. Название связано с содержанием повести и ни с чем прочим. Любые ассоциации с указанным выше музыкальным произведением и его автором неуместны.

P.S. Пользуясь случаем, автор выражает С. Н. Чигракову своё глубокое почтение.

Когда люди собираются менять свою жизнь, они почему-то обычно начинают с волос. Они, меняющие свою жизнь люди, делятся на тех, кто волосы остригает и тех, кто, наоборот, их отращивает. Я отращивал. У людей моего поколения, вообще, какая-то болезненная страсть к длинным волосам, должно быть оттого, что нас (мальчиков, разумеется) заставляли коротко стричься в школе, а потом на военной кафедре в институте. Прямые тёмно-русые волосы до плеч, из которых при помощи резинки или шнурка можно было без труда смастерить рокерский хвост, появились после окончания института как символ перемены образа жизни и личной свободы.

Примерно в тоже время появилась и борода. Первый раз я отпустил её, будучи аспирантом (чтобы в корне отличаться от студентов) но после того как в ней застрял одноомный резистор (голубой бочонок, размером с… даже не знаю, с чем сравнить… о! с гильзу от пистолета Макарова), я её без особого сожаления сначала остриг ножницами, а потом, что осталось, сбрил.

Несколько позже, когда я уже перестал мерить свою жизнь семестрами, я отпустил бороду снова, и уже не стал от неё избавляться, а лишь иногда просил мастера укоротить её машинкой, когда заходил в парикмахерскую подравнять отросшие волосы. Я работал тогда в НИИ точной механики, создавая самому себе иллюзию принадлежности к учёной братии.

Вот в таком виде — с патлами до плеч и косматой бородищей — как-то раз весной я и ворвался в круглосуточный книжный магазин «Букбери» на Никитском бульваре и, после того как стеклянные двери подобно геркулесовым столпам расступились перед моим носом, громко спросил: