Галина Тер-Микаэлян - Грани миров

Антон вспомнил про пса, оглянулся, но того не было видно — побежал на кухню за косточкой. Девушка, крепко взяв мальчика за руку, повела его на второй этаж, постучала в одну из комнат и, услышав «да», сказанное приятным мужским баритоном, приоткрыла дверь:

— Ваш ребенок там по вестибюлю бегал, я его привела. Вы его заберите, пожалуйста.

Мужчина с женщиной во все глаза смотрели на Антона, и на лицах их была написана полная растерянность. Женщина была очень милой, но, все равно, это была не его, Антоши, мама. Он так и сказал:

— Это не моя мама.

— Стоп! — мужчина поднял руку. — Почему вы вдруг решили привести этого юношу сюда?

— Так он говорит… — девушка багрово покраснела и сердито повернулась к Антону: — Тебя как зовут, ты чего мне говорил?

И вновь Антон приосанился, напустив на себя важность:

— Меня зовут Антон Муромцев, мою маму зовут Людмила Эрнестовна Муромцева, мой адрес: Москва…

Мужчина посмотрел на женщину, та посмотрела на него.

— Так не ваш? И чего мне с ним тогда делать? — растерянно спросила девушка.

— Да ничего, — успокоил ее мужчина, — пусть пока побудет здесь, а вы выясните все-таки, откуда он явился, и где его матушка. И поскорее — она, наверное, с ума сходит.

— Ага, ладно, — девушка поспешно скрылась за дверью, а женщина подошла к Антону и протянула к нему тонкие руки:

— Иди ко мне. Ишь, как весь запылился, где ж тебя носило? И босиком — все ножки исколоты.

Антоша охотно забрался к ней на руки и, зарывшись лицом в черные волосы, попросил:

— Тетя, я пить хочу.

— Петя, налей ему сока. Булочку хочешь? Только умоемся сначала.

Антоша выпил два стакана соку, но булку не доел — сломленный усталостью, он уснул на коленях у черноволосой женщины, привалившись головкой к ее плечу. Она сидела неподвижно, покачивая его и пристально глядя прямо перед собой.

— Златушка, — тихо позвал ее муж и погладил по голове, — я пойду узнать, хорошо?

— Да-да, — женщина словно очнулась, — узнай, Петя, что они там выяснили. Как ребенок вообще мог оказаться в нашем санатории, где мать? Неужели это ребенок Людмилы?

Однако едва мужчина открыл дверь, как на пороге появилась запыхавшаяся старшая администраторша — широкоплечая, полная, с усиками над верхней губой. Она работала в этом санатории уже пятнадцать лет и прекрасно знала Муромцевых, которые почти каждый год приезжали сюда во второй половине августа — врачи считали, что Злате Евгеньевне необходимы солнечные ванны.

— Петр Эрнестович, извините, ради бога, что вас побеспокоили, ошибочка вышла, — гулким басом зарокотала администраторша. — Мне как Катька, паразитка такая, рассказала, так я ей чуть космы не повыдернула, а Михал Никитич тоже хорош! Это из ведомственного санатория мальчишка убежал, «Мать и дитя» называется. Наша главврач сейчас с ихней по телефону говорила — та чуть не в голос рыдала. Думали, говорит, что ребенок утонул, весь персонал на ушах стоит, у всех голова кругом идет, а мать при смерти лежит. А он, поросенок, тут у нас дрыхнет. И как он только к нам оттуда дошел, далеко ведь! Ишь, спит как — носик кверху задрал, — на ее усатом лице неожиданно появилось умильное выражение. — Давайте, я его вниз отнесу, чтобы вам не мешал, главврач машину даст, чтобы Михал Никитич его отвез.

Петр Эрнестович бросил быстрый взгляд на жену.

— Мы с мужем сейчас сами отвезем мальчика, Анна Петровна, — тихо сказала Злата Евгеньевна.

«Ох ты, горькая, — с жалостью подумала администраторша. — Не всякой красоте, видно, счастье дано. Своего ребеночка судьба не подарила, такты чужого увидела и глаз не сводишь. И печальная какая! Нет, не надо к чужим детям сердцем прилипать — потом больно будет». Вслух же она с нарочитой суровостью вновь стала ругать Катьку:

— И надо же — сколько вам теперь из-за этой Катьки-дуры беспокойства! Потащила его к вам, а ей нужно было перво-наперво мне доложить. Ох, Катька — дура дурой! Давайте, давайте мальчонку — пусть лучше Никитич его довезет, а у нас время чая скоро, чего вам теперь в «Мать и дитя» на машине трястись?

И Анна Петровна потянулась было, чтобы взять спящего Антошку из рук печальной женщины с прекрасным лицом, но Петр Эрнестович отстранил ее и неожиданно широко улыбнулся:

— Не надо ругать Катю, Анна Петровна, ничего страшного не произошло, а чай мы выпьем, когда вернемся. И никакого беспокойства для нас тут нет — это, кажется, наш родной племянник.

Администраторша широко раскрыла рот от удивления и не сразу его закрыла.