Людмила Малёваная - Искатель. 2014. Выпуск №3

— Он выглядел больным? — без энтузиазма поинтересовалась Марина.

— Скорее, сумасшедшим. Скороговорки какие-то бормотал, вопрос задавал, причем очень громко.

— Какой вопрос?

— Да про суба моего несуществующего… Да какая разница!

Докторша начала меня утомлять. Сейчас начнется: «Кто, да что, да как сказал?», «Давайте поговорим об этом», «Постарайтесь вспомнить», «Что вы при этом чувствуете?», тьфу!., единственное, что я сейчас чувствовал, так это то, что не хочу просидеть здесь еще час, слушая какую-то мозгоправскую хренотень.

— Знаете, Марина, мне просто надо быть на сменах в форме, чтобы ничего не мешало работать. Пропишите мне что-нибудь, да я пойду.

— Обязательно, но сначала, — мягко, но настойчиво проговорила нейропсихолог, — давайте все же вспомним, о чем именно спрашивал старик.

Я взял себя в руки и, вздохнув, ответил:

— Спрашивал, где мой десятый… — «Море» в голове заволновалось, шум стал усиливаться — похоже, начинался шторм.

— Что с вами? — Марина достала из кармана маленький фонарик и посветила мне в глаза.

— Мне трудно… — собственный голос вдруг показался чужим. — Вы думаете, переключение произошло из-за слов старика? — спросил я бодрым, более высоким, чем у бойца, голосом, чеканя каждое слово.

Это был уже не Сергей, а Петр Иванович — учитель. Я снова переключился! Причем прямо в кабинете врача, и опять неправильно, потому что отчетливо помнил обо всем, что думал и говорил здесь боец Серега. Это было ненормально, это был бред! Однако Петр Иванович, в отличие от бойца, не собирался выкладывать Марине все подряд. Шум в голове продолжал усиливаться. Мне захотелось уйти, остаться одному и прилечь.

Доктор смотрела на меня с любопытством. Заметила? Наверняка, она же психолог! Черт.

— Извините, — я постарался говорить отрывисто и более низким голосом, как делал боец, но из-за «моря» это было непросто. — Я устал, неважно себя чувствую. Можно я пойду прилягу? А то у меня остался, — я взглянул на запястье, — всего час… Закончим в другой раз, ладно?

Марина молчала, а я сидел, опустив глаза в пол — боялся выдать себя мимикой и взглядом, — поэтому не видел ее лица. А она, конечно, смотрела на меня. Смотрела и раздумывала.

— Хорошо, идите, — сказала она, спустя несколько минут. — Закончим в другой раз, но он должен быть ДО вашей следующей смены, Кораблев… — она запнулась (и я тут же вспотел), — …Сергей.

— Спасибо. — Я старался говорить как Серега. Получалось, по-моему, не очень, но я так и не решился поднять голову и посмотреть на реакцию Марины. — Смена через четыре дня, в четверг вечером.

— Значит, жду вас в четверг, в любое время до двух часов.

— Двенадцать тридцать? — Я вскочил и устремился к двери.

— Договорились.

Когда я вышел из кабинета, уши у меня горели, как у нашкодившего мальчишки. И что еще хуже, сам мальчишка уже тоже был здесь. Коленька — смышленый пацан одиннадцати лет. Зачем он тогда проснулся, ни он, ни Петр Иванович, ни Серега не знали. Но одно все трое понимали четко: впаялись мы глубоко, по самые гималуши…

По коридору я поковылял, дергаясь и с трудом переставляя ноги. В сознании уже присутствовали три суба одновременно, и каждый пытался самостоятельно управлять телом: Коленьке хотелось бежать и подпрыгивать, Сереге — идти быстрым шагом, Петр Иванович в тот момент предпочитал прогулочный шаг. Шум моря не прекращался ни на секунду, и временами я различал там мысли и воспоминания всех остальных субов. Ничего подобного я никогда раньше не испытывал и не впал в панику, наверное, только потому, что не знал, как это сделать всем троим одновременно.

К удивлению активных субов, мое сознание сумело обуздать троящееся «я», причем быстро: уже к концу коридора тело было доверено бойцу, размышления — учителю, а наблюдение за людьми и обстановкой вокруг — Коленьке. Кто-то, вероятно, удивится, что столь ответственное дело доверили ребенку, но я уверяю: несмотря на возраст, он был необычным мальчиком, внимательным и совсем не простофилей.

Все знают, что детские субличности у взрослого человека — редкость, думал я, шагая к своей комнате. Они мало у кого сохраняются, а если и сохраняются, то почти не активны, потому что большинство взрослых ничего не готовы доверить детям и даже в общении с ними предпочитают быть строгими дядями и тетями. Дело в том, что люди смотрят на детей как на дефективных взрослых, а это совсем не так, — весь мой учительский опыт отвергает такой подход. Дети не глупее нас, просто пока еще меньше знают, но зато активнее познают мир и фокусируются сразу на всем, из-за чего кажется, что они не способны сосредоточиться…